ШРИ АУРОБИНДО

ПИСЬМА О ЙОГЕ

Том 1

4. Рассудок, наука и йога

211

Европейская метафизическая мысль – даже тех мыслителей, которые пытаются доказать или объяснить существование и природу Бога или Абсолюта – ни в своем методе, ни в своих результатах не проходит дальше интеллекта. Однако интеллект не способен на знание высшей Истины; он может лишь блуждать в поисках Истины, и улавливая ее фрагментарные репрезентации, не ее саму, пытаться сложить их вместе. Разум не может достигнуть Истины; он может лишь возвести сконструированную фигуру, пытающуюся представить ее, или комбинацию фигур. Финалом европейской мысли, поэтому, должен быть Агностицизм, провозглашенный или подразумеваемый. Интеллект, если он идет искренне до своего собственного конца, должен повернуться и отрапортовать: “Я не могу знать; здесь есть или, по крайней мере, мне кажется, что здесь может быть или даже должно быть Что-то запредельное, некая высшая Реальность, но о ее истине я могу лишь рассуждать; она либо непостижима, либо не может быть познана мной”. Или, если на его путь упал свет из того, что находится за его пределами, он может сказать: “Есть, вероятно, сознание, находящееся за пределами Разума, ибо я, кажется, уловил его проблески и даже получил из него указания. Если это находится в контакте с Запредельным или если это и есть само сознание Запредельного и вы можете отыскать какую-то дорогу, по которой сможете прийти к нему, тогда это Что-то может быть узнано, но только так, а не иначе”.

Всякий поиск верховной Истины через один интеллект должен завершиться либо в Агностицизме такого рода, либо же в некой интеллектуальной системе или в сконструированной разумом формуле. Таких систем и формул были сотни, и могут быть сотни еще, но ни одна не может быть окончательной. Каждая может обладать своей ценностью для ума – и различные системы с их противоположными выводами могут представляться равнозначными для умов одной силы и компетенции. Вся эта работа размышления имеет свою пользу, тренируя человеческий ум и помогая сохранить перед ним идею о Чем-то за пределами и о Высшем, к чему он должен повернуться. Но интеллектуальный Рассудок может лишь неясно указывать на него или ощущать, продвигаясь к нему вслепую, или же пытаться отметить частные и даже конфликтующие аспекты его проявления здесь; он не может войти в него и знать его. И так долго, пока он остается во владениях одного интеллекта, беспристрастное размышление надо всем, что он думал или искал, постоянное привнесение идей, всевозможных идей и формаций того или иного философского убеждения, мнения или заключения – это все, что может быть сделано. Такого рода беспристрастные поиски Истины были бы единственно возможной позицией для любого широкого и пластичного интеллекта. Но любое заключение, достигнутое таким образом, будет лишь спекулятивным; оно не может иметь духовной ценности; оно не будет давать решающего опыта или духовной несомненности, которых добивается душа. Если интеллект является нашим высшим возможным инструментом и не существует иных средств достижения надфизической Истины, тогда благоразумный и широко простирающийся Агностицизм должен быть нашей окончательной позицией. Те вещи, что находятся в проявлении, могут, в какой-то степени, быть узнаны, но Всевышний и все, что находится за пределами Разума, должно оставаться непостижимым вовеки.

Это лишь если есть более великое сознание за границами Разума и оно доступно нам, можем мы знать и войти в высшую Реальность. И интеллектуальная спекуляция, логическое рассуждение, существует или нет такое более великое сознание, не может увести нас далеко. Что нам нужно, так это найти способ достижения того сознания, войти в него, жить в нем. Если мы может достигнуть его, интеллектуальная спекуляция и рассуждение неизбежно должны опуститься до более чем второстепенного места и даже утратить сам смысл своего существования. Философия, интеллектуальное выражение Истины, могут остаться, но, главным образом, как средство выражения этого более великого открытия и выражать столько от его содержания, сколько вообще может быть выражено в ментальных терминах для тех, кто еще живет в ментальном уме.

Это, как видите, отвечает на ваше замечание относительно западных мыслителей, Брэдли и других, которые пришли через интеллектуальное размышление к идее об “Ином за пределами Мысли” или попытались, подобно Брэдли, выразить свои заключения касательно этого в терминах, напоминавших некоторые выражения в Арье. Это идея сама по себе не нова; она стара как Веды. Она была повторена в других формах в буддизме, христианстве, гностицизме, суфизме. Обычно, ее открывали не с помощью интеллектуальной спекуляции, ее, обычно, открывали мистики, следующие внутренней духовной дисциплине. Когда где-то между седьмым и пятым веком до н.э. и на Западе, и на Востоке люди стали интеллектуально осмыслять это знание, это Истина выжила на Востоке; на Западе, где интеллект стали принимать за единственный или высший инструмент открытия Истины, она стала исчезать. Но и там она постоянно пыталась вернуться; неоплатоники приносили ее назад, и сейчас, похоже, неогегельянцы и другие (например, русский Успенский и один или два, я полагаю, немецких мыслителя), кажется, тянутся к ней. Но различие еще остается.

На Востоке, особенно в Индии, метафизические мыслители попытались, как и на Западе, определить природу высшей Истины интеллектом. Но, прежде всего, они ставили ментальное размышление как инструмент открытия Истины не на первое, а на второе место. Первое место всегда отдавалось духовной интуиции, озарению и духовному опыту; интеллектуальный вывод, противоречащий этому высшему авторитету, считался не имеющим ценности. Во-вторых, каждая философия вооружалась практическим способом достижения высшего состояния сознания, так, что даже когда начинали с Мысли, целью было достижение сознания, находящегося за пределами ментального мышления. Каждый основатель философии (как и продолжатели его работы или его школы) был мыслителем-метафизиком и одновременно йогином. Те же, что были лишь философами-интеллектуалами, уважались за их ученость, но никогда не считались открывателями истины. И те философии, которые не обладали достаточно мощными средствами достижения духовного опыта, вымирали и становились предметами прошлого, потому что не обладали динамикой, необходимой для духовного открытия и реализации.

На Западе все обстояло наоборот. Мысль, интеллект, логическое рассуждение все более и более рассматривались как высшее средство или даже как высшая цель; в философии Мысль становится всем и вся, началом и концом. Именно интеллектуальным размышлением и спекуляцией должна быть открыта истина; даже духовный опыт должен был подвергнуться испытанию интеллектом, если он претендовал на то, чтобы его считали ценным – точно противоположно индийской позиции. Даже те, кто видел, что ментальная Мысль должна быть превзойдена, и кто допускал супраментальное “Иное”, похоже, не избегли ощущения, что именно через ментальную Мысль, сублимирующую и трансформирующую себя, должна быть достигнута эта более высокая Истина, а это ментальная ограниченность и неведение замещены ею. И опять же, Западная мысль перестала быть динамичной; она искала теории, не реализации. Она еще оставалась динамичной у древних греков, но служила, скорее, целям моральным, эстетическим, чем духовным. Позднее она стала еще более чисто интеллектуальной и академической; она стала голой интеллектуальной спекуляцией без каких-либо практических путей и средств достижения Истины духовным экспериментом, духовным открытием, духовной трансформацией. Если бы здесь не было этого различия, то искателям, подобным вам самим, незачем было бы поворачиваться к Востоку за руководством; ибо в чисто интеллектуальном поле западные мыслители столь же компетентны, как и любой восточный мудрец. Именно духовный путь, дорога, которая ведет за пределы интеллектуальных уровней, проход из внешнего существа к глубочайшему Себе были утрачены сверхинтеллектуальностью разума Европы.

В выдержках из Брэдли и Иоахима, которые вы послали мне, имеется еще интеллект, размышляющий о том, что находится за его пределами и приходящий к интеллектуальному спекулятивному заключению об этом. Это не та динамика, что требуется для перемены, которую они пытаются описать. Если бы эти авторы выражали в ментальных терминах какую-то реализацию, даже ментальную, какое-то интуитивное переживание этого “Иного, чем Мысль”, тогда тот, кто готов для этого, мог бы ощутить его через вуаль языка, который они используют, и самому приблизиться к тому же переживанию. Или если бы, придя к интеллектуальному заключению, они прошли к духовной реализации, отыскивая свой собственный путь или следуя по уже найденному, тогда, следуя за их мыслью, он тоже мог бы подготовиться к той же реализации. Но ничего подобного во всем этом усердном размышлении нет. Оно остается во владениях интеллекта, и в этих владениях оно, без сомнения, замечательно; но оно не помогает обрести духовный опыт.

Это не “продумыванием” всей реальности, а изменением сознания можно пройти из неведения к Знанию – Знанию, благодаря которому мы становимся тем, что мы знаем. Пройти из внешнего к прямому и сокровенному внутреннему сознанию, расширить сознание за границы эго и тела, поднять его внутренней волей, стремлением и раскрытием к Свету, пока оно не пройдет в своем восхождении за пределы Разума, приносить вниз нисхождение супраментального Божества через самоотдачу и сдачу с последующей трансформацией разума, жизни и тела – это является интегральным путем Истины.¹ Именно это мы называем Истиной здесь и ставим своей целью в нашей йоге.

15.06.1930

*

212

Йога является вещью не идей, а внутреннего духовного опыта. Просто увлечение какими то религиозными и духовными идеями не принесет с собой никакой реализации. Йога означает изменение сознания; просто ментальная активность не принесет изменения сознания; она может принести лишь изменение разума. И если ваш разум достаточно мобилен, он будет продолжать меняться от одной вещи к другой, пока все не закончится тем, что окажется, что никакая надежная дорога не найдена и никакая духовная гавань не достигнута. Разум может думать, сомневаться, вопрошать, допускать, отвергать, создавать формации и разрушать их, приходить к решениям и отказываться от них, объясняя всегда на поверхности и следуя поверхностным признакам и поэтому никогда не приходя ни к какому глубокому и прочному опыту Истины, однако сам по себе на большее он и не способен. Для него есть только три пути стать каналом или инструментом Истины. Он должен либо смолкнуть в Себе и предоставить место для более широкого и более великого сознания, либо сделать себя податливым для внутреннего Света и позволить этому Свету использовать его как средство выражения, либо же он должен сам измениться, превратившись из вопрошающего интеллектуального поверхностного разума, каковым он является сейчас, в интуитивный ум, разум видения, пригодный для прямого восприятия божественной Истины.

Если вы хотите сделать что-то на пути йоги, вы должны установить раз и навсегда путь, которому вы намерены следовать. Бесполезно поворачиваться лицом к будущему, а затем постоянно оглядываться на прошлое; по такому пути вы никуда не придете. Если вы привязаны к вашему прошлому, вернитесь к нему и последуйте тому пути, который вы изберете; но если вы выбираете этот путь, вы должны отдать себя ему целиком и не оглядываться назад каждый момент.

*

213

Что до сомнений и аргументированных ответов на них, я давно отказался от этой практики, поскольку нашел ее совершенно бесполезной. Йога – не поле для интеллектуального аргумента или диссертации. Это не использованием логического или дебатирующего разума можно достигнуть подлинного понимания йоги или следования ей. Дух сомнения, “искреннее сомнение” и требование удовлетворить интеллект и сделать его судьей в каждом пункте хороши на поле внешней ментальной деятельности. Но йога – не ментальное поле, сознание, которое должно быть установлено, – не ментальное, не логическое, не дебатирующее сознание – йога даже утверждает, что пока разум, включая и интеллектуальный, или логический, разум, не успокоен и не раскрыл себя в покое или безмолвии более высокому или более глубокому сознанию, видению или знанию, садхана не может достичь своей цели. По той же причине духовная традиция в Индии требует невопрошающей раскрытости перед Гуру; что до обвинений, критики и атак на Гуру, это считалось достойным осуждения и безусловным препятствием для садханы.

Если бы дух сомнения мог быть побежден аргументом, это еще как-то оправдывало бы требование рассеять его удовлетворяющей логикой. Но дух сомнения сомневается ради себя, ради самого сомнения; он просто использует разум как инструмент именно своей дхармы, и ни в малейшей степени не стремится, как думает разум, искренне разрешить свои подлинные и не утихающие сомнения. Ментальные позиции всегда отличаются; более того, хорошо известно, что люди могут выдвигать аргументы до бесконечности, так и не убедив другую сторону. Продолжать без конца отвечать упрямым и всегда возвращающимся сомнениям, таким, какие давно наполнили этот Ашрам и препятствуют садхане, значит просто сорвать достижение цели йоги и идти против ее центрального принципа без духовной или иной пользы. Если кто-то преодолевает свои фундаментальные сомнения, это происходит благодаря росту психического в нем или расширением его сознания, и не иначе. Но на вопросы, которые возникают из духа исследования, не агрессивного или напористого, а как части голода по знанию, ответить можно, однако “дух сомнения” ненасытен и неукротим.

*

214

Из тысячи ментальных вопросов и ответов здесь есть лишь один или два, действительно обладающие какой-то динамичной пользой – тогда как один единственный внутренний отклик или маленький рост сознания сделают то, чего тысячи этих вопросов и ответов сделать не могут. Йога развертывается с помощью не upadeśa, а внутреннего влияния. Сказать о своем состоянии, переживании и др. и открыться помощи гораздо важнее, чем вопросы-ответы.

*

215

Весь мир знает, духовный мыслитель, как и материалист, что для существа, сотворенного или естественно появившегося в эволюции в неведении или несознании Природы, мир не является ни ложем из роз, ни путем радостного Света. Это – трудное путешествие, битва и усилие, зачастую болезненный и непостоянный рост, жизнь, осаждаемая тьмой, ложью и страданием. Она имеет свои ментальные, витальные, физические радости и удовольствия, но они обладают лишь преходящим вкусом – от которого, однако, витальная самость не расположена отказываться, и которые завершаются в отвращении, утомлении или разочаровании. Что же тогда? Сказать, что Бога нет, легко, но это ни к чему ни ведет – это оставляет вас там, где вы были, без перспектив или выхода – ни Рассел, ни другой материалист не сможет вам сказать, куда вы идете или же куда вы должны идти. Божество не проявляет себя так, чтобы быть распознано во внешних мировых условиях, предположим. Они – не работы безответственного деспота, обитающего где-то; они – условия работы Сил, соответствующие определенной природе бытия, можно сказать, определенной задаче или проблеме бытия, в которое мы реально согласились войти и сотрудничать. Работа мучительна, сомнительна, ее превратности невозможно предвидеть? Тогда есть две возможности, либо выйти из нее в Нирвану буддийским или иллюзийным путем, либо идти внутрь себя и найти Божество там, раз оно не может быть обнаружено на поверхности. Ибо те, кто совершил попытку, а их были не единицы, а сотни и тысячи, засвидетельствовали через века, что оно – там, вот почему существует йога. Очень долго? Божество скрыто за толстым покровом его Майи и не отвечает сразу или на какой-то ранней стадии на наш зов? Или оно появляется лишь в проблесках, непостоянных и преходящих, а затем отступает и ждет, когда мы будем готовы? Но если Божество чего-то стоит, разве не заслуживает оно какого-то беспокойства, времени и труда следовать ему и разве должны мы настаивать на том, чтобы достигнуть его без какого-либо обучения, жертвы, страдания или беспокойства? Просто иррационально требовать подобного. Безусловно, мы должны идти внутрь, за вуаль, чтобы встретить его; только тогда мы сможем увидеть его снаружи, и интеллект будет не столько убежден, сколько принужден переживанием признать его присутствие – точно так же, как когда человек видит то, что он отрицал, и не может больше отрицать это. Но для этого необходимо побеспокоиться, нужны настойчивость в воле и терпение в труде.

10.09.1933

*

216

Но почему ваш отчаявшийся друг хочет, чтобы все на земле соглашались с ним и следовали его собственной линии поведения или убеждения? Это – никогда недостижимая мечта политика или достижимая лишь путем насильственного подавления человеческого разума и жизни, что стало самым последним подвигом человека действия. “Инкарнировавшие” Боги – Гуру и духовные люди, на которых он так горько сетует – скромнее в своих надеждах и удовлетворяются горсточкой или, если угодно, Ашрамом учеников, и даже их не просят, те приходят сами. Поэтому разве они – эти осуждаемые “инкарнации” – не ближе к разуму и мудрости, чем политические лидеры? – если, конечно, кто-то из них не совершает ошибку, пытаясь основать универсальную религию, но это – не наш случай. Больше того, он упрекает вас за то, что вы теряете свой разум в слепой вере. Но что есть его собственное видение, как не аргументированная вера? Вы убеждены согласно своей вере, что вполне естественно, а он убежден согласно своему мнению, что тоже естественно, но не лучше, поскольку вероятность получения подлинной истины под вопросом. Его мнение соответствует его рассудку. Так и мнения политических оппонентов соответствуют их рассудку, но, все же, они провозглашают идеи, совершенно противоположные его. Какое нужно рассуждение, чтобы выявить, кто прав? Противоположные стороны могут выдвигать аргументы до посинения – и ничуть не приблизиться к решению. А в конце побеждает тот, у кого больше силы или кому благоприятствуют обстоятельства. Но кто может смотреть на мир, как он есть, и говорить, что положение дел в нем постоянно (или всегда) соответствует его правильному рассуждению – чем бы это правильное рассуждение ни было? Факт же заключается в том, что нет такого универсального непогрешимого рассуждения, которое могло бы решать и быть судьей конфликтующих мнений; есть только мое рассуждение, ваше рассуждение, рассуждение X, рассуждение Y и т.д. до несогласованного неисчислимого множества. Каждый рассуждает в соответствии со своим видением, своим мнением, то есть, в соответствии со своей ментальной конституцией и ментальными предпочтениями. Поэтому какая польза от уничижения веры, которая, в конце концов, дает какую-то опору среди противоречий загадочной вселенной? Если кто-то может обрести знание, которое знает, это иное дело; но пока мы имеем только рассуждающее неведение, – и еще оставлено место для веры, – даже вера может быть проблеском знания, которое знает, каким бы далеким оно ни было; но, между тем, нет ни малейшего сомнения, что она помогает всякому свершению. Вот вам немножко рассуждений! – которые, как и всякие другие рассуждения, убедительны для убежденного, но неубедительны для тех, кто не приемлет почву, на которой эти рассуждения танцуют. Логика, в конце концов, есть лишь размеренный танец разума, ничего больше.

*

217

Ваше сновидение, безусловно, не было вздором: это было внутреннее переживание, и его можно считать полноценным. Что до других вопросов, они весьма запутаны, и я чувствую себя недостаточно вооруженным, чтобы разрубить гордиев узел одним предложением. Безусловно, вы правы, прямо следуя своей собственной истине, и не обязаны принимать изначальную позицию или решение X, или кого-либо еще. Человек нуждается и в вере, и в рассудке, пока он не достиг более надежного внутреннего видения и более великого знания. Без веры он, конечно, не смог бы идти ни по какой дороге, но без рассуждений он может идти с легкостью, опираясь на посох веры, даже во тьме. Сам X основывает свою веру если не на Рассудке, то, все же, на рассуждениях; человек рассуждающий, рассудочный или рациональный должен иметь хоть какую-то веру, хотя бы веру в сам Рассудок как вещь достаточную и авторитетную, точно также как верующий верит в свою веру как в нечто достаточное и авторитетное. И, все же, оба способны заблуждаться и не могут не заблуждаться, поскольку оба являются инструментами человеческого разума, в природе которого заблуждаться, а они разделяют ограничения этого разума. Каждый должен следовать с помощью того света, который у него есть, даже если там есть темные пятна, о которые он запинается.

Все это, однако, не относится к вопросу о нынешней человеческой цивилизации. Не это должно быть спасено; это мир должен быть спасен, и это, безусловно, будет сделано, хотя это и не может быть сделано так легко и так скоро, как хотят или воображают некоторые, или таким образом, как они себе это представляют. Настоящее, безусловно, должно измениться, но разрушением ли, или новым созиданием на основе более великой Истины, это вопрос. Мать оставила этот вопрос висеть в воздухе, и я могу сделать лишь то же самое. В конечном итоге, мудрый человек, если только он не пророк и не директор Мадрасского Астрологического Бюро, часто должен довольствоваться такой позицией. Ни оптимизм, ни пессимизм не являются истиной: они являются лишь настроениями ума или видами темперамента.

Давайте тогда и без излишнего оптимизма, и без излишнего пессимизма “поживем и посмотрим”.

09.1945

*

218

Вера в духовные вещи, которая желательная для садхака, является не невежественной, а светлой, верой в свет, а не во тьму. Скептический интеллект называет ее слепой потому, что она отказывается руководствоваться внешней видимостью или зримыми фактами, – ибо она ищет истины позади них, – и потому, что она не идет на костылях доказательства и обоснования. Она является интуицией, интуицией, не только ждущей опыта, который оправдал бы ее, но и ведущей к опыту. Если я верю в самоисцеление, то через некоторое время я найду способ исцелить себя. Если я верю в трансформацию, я могу прийти к тому, что возложу свою руку на разворачивающийся процесс трансформации. Но если я начинаю с возрастающего сомнения, далеко ли я уйду в своем путешествии?

*

219

Что до вопроса о вере и сомнении, вы пылко наделяете слово “вера” значением и масштабом, к которым я не присоединяюсь. Я должен написать не одно, а несколько писем, чтобы пояснить свою позицию. Мне кажется, что вы подразумеваете под верой ментальное убеждение, которое, в действительности, ставят перед разумом и чувствами в сомнительной форме необоснованного утверждения. Я же понимаю под ней динамичную интуитивную уверенность во внутреннем существе в истине вещей надчувственных, которые не могут быть доказаны никаким физическим фактом, но которые являются предметом переживания. Моя точка зрения состоит в том, что эта вера весьма желательна (и если не абсолютно необходима, то потому, что возможны случаи переживаний, которым не предшествовала вера) для желанного переживания. И если я так настаиваю на вере, – даже не столько на позитивной вере, сколько на отбрасывании сомнения и априорного отрицания, – то потому, что нахожу это сомнение и отрицание инструментом в руках препятствующих сил...

Я называю отрицание материалиста априорным потому, что он отказывается даже рассмотреть или испытать то, что он отрицает, и начинает с отрицания, как Леонард Вулф с его “ква-ква”, на том основании, что это противоречит его собственным теориям, а потому не может быть правдой. С другой стороны, вера в Божество, Милость, йогу, Гуру и т.д. не является априорной, потому что она основана как на огромном человеческом опыте, который был накоплен за века и тысячелетия, так и на личном интуитивном восприятии. Поэтому это – интуитивное восприятие, которое подтверждено опытом сотен и тысяч тех, кто обрел его до меня.

*

220

Я начал писать о сомнениях, но при этом меня самого гложет “сомнение”, может ли вообще какое-либо количество писем или чего-то еще убедить вечное сомнение в человеке, которое является наказанием его врожденного неведения. Прежде всего, чтобы написать адекватно, потребовалось бы от 60 до 600 страниц, но даже 6000 страниц, написанных убедительнейшим образом, не убедят сомнение. Ибо сомнение существует ради себя самого; сама его функция – сомневаться всегда и, даже будучи убеждено, продолжать, все же, сомневаться; стоит ему лишь склонить того, кто привечает его, предоставить ему стол и квартиру, как оно тут же начнет претендовать на роль искреннейшего правдоискателя. Этот урок я извлек и из собственного опыта, и из опыта других; единственный способ избавится от сомнения, это вооружиться способностью к различению как своим детектором лжи и под ее охраной свободно и смело распахнуть двери опыту.

Все равно, я решил написать, но начну не с сомнения, а с утверждения, что Божество должно обладать такой же конкретной определенностью, как и любой физический феномен, воспринимаемый чувствами. Безусловно, Божество должно обладать такой же определенностью и быть не только таким же конкретным, но и более конкретным, чем что бы то ни было, воспринимаемое ухом или глазом, чем любое касание в мире Материи; но это – определенность не ментальной мысли, а эссенциального переживания. Когда Мир Бога нисходит на вас, когда Божественное Присутствие – внутри вас, когда Ананда обрушивается на вас как море, когда вы дрожите как лист под ветром от дыхания Божественной Силы, когда Любовь изливается из вас на все творение, когда Божественное Знание затопляет вас Светом, который освещает и трансформирует в мгновение все, что прежде было темным, жалким и смутным, когда все, что есть, становится частью Одной Реальности, когда Реальность – все вокруг вас, вы чувствуете сразу духовным контактом, внутренним зрением, освещенной и видящей мыслью, витальным чувством и даже самим физическим ощущением, вы везде видите, слышите, касаетесь одно только Божество. Тогда вы сможете сомневаться в нем или отрицать его гораздо меньше, чем сомневаться в дневном свете или воздухе, или солнце в небе – ибо вы не можете быть уверены, что эти физические вещи являются тем, что говорят вам о них ваши чувства; однако в конкретности переживания Божества сомнение невозможно.

Что до постоянства, вы не можете ожидать постоянства начальных духовных переживаний сразу – это бывает лишь у немногих, и даже там не всегда возможна высокая интенсивность; у большинства переживания приходят и отступают за вуаль, ожидая, когда человеческая часть будет подготовлена, чтобы вынести их возрастание, а затем и их постоянство. Но сомневаться в этом крайне иррационально. Не сомневаются же в переживаниях воздуха, если не всегда дует сильный ветер, или в солнечном свете, если между закатом и восходом солнца наступила ночь. Трудность находится в нормальном человеческом сознании, к которому духовное переживание приходит как что-то анормальное и является, в действительности, супернормальным. Эта слабая ограниченная нормальность сперва находит затруднительным получить хоть какое-то касание этого более великого и интенсивного супернормального переживания; либо она получает его разбавленным в своем собственном сером веществе ментального или витального переживания, а когда духовное переживание приходит в своей собственной ошеломляющей силе, очень часто она не может вынести его или, если выносит, не может удержать и сохранить его. Все же, раз решающая брешь в стене, возведенной разумом против Бесконечности, была сделана, она будет расширяться, иногда медленно, иногда быстро, пока стены больше не останется, и тогда воцарится постоянство.

Но несомненные переживания не могут прийти, а постоянство нового состояния сознания, в котором они могут быть нормальны, не может быть надежным, если ум все время привносит свои собственные оговорки, предубеждения, невежественные формулы или если он настаивает на достижении божественной определенности, как он достигал совершенно относительной истины ментального вывода с помощью рассуждения, сомнения, изучения и всех остальных инструментов Неведения, чувствующего и ощупывающее все вокруг в поисках Знания; однако эти более великие вещи могут быть раскрыты только прогрессивным раскрытием сознания, успокоенного и неизменно повернутого к духовному переживанию. Если вы спросите, почему Божество поместило его на таких крайне неудобных основах, это будет пустой вопрос, – ибо это ничто иное, как психологическая необходимость, требуемая самой природой вещей. Это так, потому что эти переживания Божества являются не ментальными конструкциями, не витальными движениями; они являются эссенциальными вещами, не просто мыслью, а реалиями, не ментально ощущаемыми, а ощущаемыми в самой глубокой нашей субстанции и сути. Без сомнения, там есть всегда ум и он может вмешиваться; он может и он имеет свой собственный тип ментальных суждений о Божестве, мысли, убеждения, эмоции, ментальные отражения духовной Истины, даже своего рода ментальную реализацию, которая повторяет, насколько может, фигуру более высокой Истины, и все это не без своей ценности, но все это неконкретно, не сокровенно, не несомненно. Ум сам по себе неспособен на окончательную определенность – в чем бы он ни был убежден, он может сомневаться; что бы он ни утверждал, он может отрицать; к чему бы он ни пришел, от того он может отречься и отрекается. Это, если угодно, его свобода, благородное право, привилегия; но это и все, что вы можете сказать в его похвалу; однако с помощью этих методов ума вы не можете надеяться (кроме как в пределах физических феноменов, но вряд ли даже и там) прийти к чему-то, что вы могли бы назвать окончательной определенностью. Именно по этой причине ментализация или собирание сведений о Божестве не могут по своему собственному праву принести Божество. Если сознание все время занято маленькими ментальными движениями, – особенно сопровождаемыми, как это обычно бывает, сонмом витальных движений, желаний, предпочтений и всего остального, что искажает человеческое мышление, не говоря уж о прирожденной недостаточности разума, много ли места остается для нового порядка знания, для фундаментальных переживаний, или для тех глубоких и огромных подъемов или нисхождений Духа? Разум, действительно, может быть внезапно захвачен среди своих активностей, побежден, сметен, когда все наполняется внезапно обрушившимся духовным переживанием. Однако если впоследствии он начнет вопрошать, сомневаться, теоретизировать, чем это может быть, истинно оно или нет, то что еще может сделать духовная сила, кроме как удалиться и ждать, когда это бормотание разума стихнет?

Я бы задал один простой вопрос тем, кто сделал интеллектуальный разум стандартом и судьей духовного опыта. Является ли Божество чем-то, меньшим разума, или оно является чем-то большим? Является ли ментальное сознание с его шарящими исследованиями, бесконечными аргументами, неутомимыми сомнениями, с его жесткой и непластичной логикой чем-то более высоким или равным Божественному Сознанию, или оно является чем-то низшим по своей деятельности и статусу? Если оно более велико, тогда нет причин искать Божество. Если оно равно, тогда духовное переживание совершенно излишне. Но если оно ниже, то как оно может призывать Божество к ответу, судить его и ставить его как обвиняемого или свидетеля перед своим трибуналом, вызывать его к экзаменационной доске или прикалывать его булавкой, как насекомое, под исследовательским микроскопом? Может ли витальное животное выдвигать непогрешимым стандартом свои витальные инстинкты, ассоциации и импульсы и судить, интерпретировать, мерить по ним разум человека? Не может, потому что разум является более великой силой, работающей более широким, более комплексным образом, которому витальное сознание следовать не может. Разве так уж трудно увидеть, что, аналогичным образом, Божественное Сознание бесконечно шире, комплекснее человеческого разума, полно более великими силами и светом, движется по пути, о котором человеческий разум не может судить, который он не может интерпретировать или измерять стандартами своего подверженного ошибкам резона и ограниченного полузнания? Это – простой факт, что Дух и Разум не являются одним и тем же, и что именно в духовное сознание должен войти йогин (во всем этом я вообще не говорю о суперразуме), если он хочет находится в постоянном контакте или объединении с Божеством. В таком случае, это – не каприз Божества, не деспотичная прихоть, настаивать, чтобы разум признал свои ограничения, открылся и сдался Свету более великому, чем тот, который он может найти на своем собственном более темном уровне.

Это не означает, что разуму вообще нет места в духовной жизни; однако это означает, что он не может быть главным инструментом, не говоря уж о его претензии на роль авторитета, суждению которого все должны подчиняться, в том числе и Божество. Разум должен учиться у более великого сознания, к которому он приближается, а не навязывать ему свои собственные стандарты; он должен озариться, открыться к более великой Истине, допустить более великую силу, которая работает не в соответствии с ментальными канонами, сдаться и позволить своей полутьме-полусвету наполняться свыше, пока там, где он был слеп, он не сможет видеть, там, где он был глух, он не сможет слышать, там, где он был бесчувственен, он не сможет чувствовать, там, где он вставал в тупик, был неуверен, вопрошал, терпел разочарования, не сможет иметь радость, осуществление, определенность и мир.

Такова позиция, на которой стоит йога, позиция, основанная на постоянном опыте, обретаемом со времен, когда люди начали искать Божество. Если это – неправда, тогда нет правды и в йоге, и нет в ней нужды. Если же это правда, тогда именно на этой основе, с точки зрения необходимости этого более великого сознания мы сможем увидеть, есть ли от сомнения какая-то польза для духовной жизни. Верить всему и вся, безусловно, от духовного искателя не требуется; такая неразборчивая и имбецильная доверчивость была бы не только не умна, но и высшей степени недуховна. В каждый миг духовной жизни, пока вы не войдете целиком в более высокий свет, нужно быть настороже и быть способным отличать духовную истину от ее псевдо-духовных имитаций или подмен, совершаемых разумом и витальным желанием. Способность различать истины Божества и обманы Асуры является кардинальной необходимостью для йоги. Вопрос в том, как это лучше делать – негативным и деструктивным методом сомнения, которое часто убивает ложь, но с той же бесстрастностью отвергает и правду; или может быть найдена более позитивная, несущая больше помощи и света сила, которую ее собственное врожденное неведение не вынуждает встречать ложь и правду стилетом сомнения и дубиной отрицания. Неразборчивость ментального убеждения не является духовным учением или учением нашей йоги; вера, о которой говорят они, является не грубым ментальным убеждением, а верностью души направляющему свету внутри нее, верностью, которая должна оставаться, пока этот свет не приведет ее в знание.

*

221

Я не прошу “веры во все без разбора” ни от кого; все, чего я прошу, это фундаментальной веры, надежно охраняемой терпеливым и спокойным различением – потому что именно они подобают сознанию духовного искателя и потому что именно их я использовал сам и нашел, что это снимает всякую необходимость совершенно беспочвенной дилеммы: “либо вы должны сомневаться во всем супрафизическом, либо вы должны во все верить”, которая входит в арсенал материалистической аргументации. Ваше сомнение, вижу, постоянно возвращается к своему повторению этой формулы, вопреки моему ее отрицанию – подкрепленному моим утверждением, что Сомнение не может быть убеждено, потому что по самой своей природе оно не хочет быть убежденным; оно всегда сохраняет, повторяя, старую почву.

*

222

Анормального в этом физическом мире много, супранормального тоже. В этих материях, независимо от всякого вопроса о вере, любой истинно рациональный человек со свободным умом (не связанным, как у рационалистов или так называемых свободомыслящих, в каждой точке тройными канатами априорного иррационального неверия) должен не кричать сразу: “Обман! Ложь!”, а отложить вынесение приговора до получения необходимого опыта и знания. Отрицать, не зная, не лучше, чем, не зная, утверждать.

*

223

Какой бы мотив сейчас ни двигал разумом и виталом, если поиски Божества искренни, они в конце концов приведут к реализации Божества. Душа внутри всегда имеет присущее (ahaitukī) стремление к Божеству; hetu, или частный мотив, – это просто импульс, используемый ею, чтобы разум и витал последовали этой внутренней тяге. Если разум и витал могут чувствовать и принимать чистую любовь души к Божеству ради него самого, тогда садхана набирает полную силу и многие трудности исчезают; но даже если они этого не делают, они получат то, что искали в Божестве, и тогда они придут к какой-то реализации, даже пройдут за границы первоначального желания... Я могу сказать, что идея о безрадостном Боге это абсурд, который может быть измышлен только неведением разума! Радхическая любовь основана не на этом, она просто означает, что бы ни пришло на пути к Божеству, боль или радость, milana или viraha, и как бы долго ни длились страдания, радхическая любовь непоколебима и хранит свою веру и уверенность и указывает неизменно, как звезда, на высший объект Любви.

Чем же является эта Ананда, в конце концов? Разум не может увидеть в ней ничего, кроме приятного психологического состояния, – но если бы она было только этим, то в ней не было бы того восторга, который бхакты и мистики находят в ней. Когда Ананда входит в вас, это именно Божество входит в вас, точно так же, как когда Мир изливается в вас, это именно Божество изливается в вас, или когда вы наполняетесь светом, это половодье самого Божества вокруг вас. Конечно, Божество есть нечто гораздо большее, много других вещей, и во всех них есть Присутствие, Существо, Божественная Персона; ибо Божество есть Кришна, есть Шива, есть Всевышняя Мать. Но через Ананду вы можете постигать Анандамайя Кришну, ибо Ананда является тонким телом и существом Кришны; через Мир вы можете постигать Шантимайя Шиву; в Свете, в освобождающем Знании, Любви, осуществляющей и поднимающей Силе вы можете встретить присутствие Божественной Матери. Именно это восприятие делает переживания бхакт и мистиков столь восхитительным и позволяет им пройти с большей легкостью через ночь страдания и обособленности; когда там есть это восприятие души, это придает даже маленькой или краткой Ананде силу или ценность, которых она иначе не могла бы иметь, и сама Ананда увеличивает благодаря этому свою способность оставаться, возвращаться, возрастать.

Мне сложно отвечать на критику Рассела, ибо концепция Божества как внешней всемогущей Силы, “сотворившей” мир и управляющей им как абсолютный и своевольный монарх – христианская или семитская концепция, – никогда не была моей; она слишком противоречит моему видению и опыту тридцатилетней садханы. Именно против этой концепции направленно атеистическое возражение, – ибо атеизм в Европе был поверхностной и, скорее, детской реакцией против поверхностной и детской экзотерической религиозности и ее популярных неадекватных и примитивно догматических представлений. Но когда я говорю о Божественной Воле, я имею в виду что-то совершенно иное, что-то, что низошло сюда в эволюционный мир Неведения, стоя позади всех вещей, давя на Тьму Светом, постоянно ведя все самому лучшему из того, что возможно в условиях мира Неведения, ведя, в конечном итоге, к нисхождению более великой силы Божества, которая будет не всемогуществом, регламентируемым и обусловливаемым законом мира, как он есть, а во всей своей силе деятельности, а потому приносящим царство света, мира, гармонии, радости, любви, красоты и Ананды, ибо они являются Божественной Природой. Божественная Милость здесь готова действовать в каждый миг, но она проявляется, когда вырастают из Закона Неведения в Закон Света, и это означает не произвольный каприз, как бы чудесно ни бывало порой ее вмешательство, а помощь в этом росте и Свет, который ведет и в конце приводит. Если мы возьмем факты мира, как они есть, и факты духовного опыта как единое целое, где ни один из них не отрицается и не игнорируется, тогда я не вижу, какое иное Божество там может быть. Это Божество зачастую может вести нас через тьму, потому что темнота есть в нас и вокруг нас, но именно к Свету оно ведет, и ни к чему иному.

*

224

Замечание относительно неверного понимания интеллектом “Бесформенного” (результат просто негативного выражения чего-то невыразимо сокровенного и позитивного) очень хорошее и точно попадает в самую суть. Любой, кто имел Ананду Брахмана может лишь улыбаться над обвинением в холодности; в нем – абсолютность неизменного экстаза, концентрированная интенсивность безмолвного и неотъемлемого восторга, который не может быть передан даже намеком никому, кто не имел этого переживания. Вечная Реальность не является ни холодной, ни сухой, ни пустой; с тем же успехом вы можете называть солнечное лето в разгаре холодным или океан – сухим, или совершенную полноту – пустотою. Даже когда вы входите в нее через исключение формы и всего остального, она вздымается как чудесная полнота – она, воистину, Пурнам; когда в нее входят утвердительно, также как и негативно, там не может быть вопроса о пустоте или сухости! Все есть там и больше того, чем можно даже представить. Вот почему нужно протестовать против того, чтобы интеллект влезал как sab-jāntā (всезнающий) судья: если его удерживать в его собственных границах, здесь против него возражений нет. Но он возводит конструкции из слов и идей, которые не приложимы к Истине, лепечет глупости в своем неведении и делает свои конструкции стеною, которая не впускает Истину, превосходящую его собственные способности и масштаб.

*

225

Если кто-то слеп, то вполне естественно (ибо человеческий ум в конечном итоге является, даже в лучшем случае, вещью, скорее, скудоумной) отрицать дневной свет, если собственное высшее естественное видение есть видение мерцающих туманов, и быть убежденным, что всякое более высокое видение есть ничто иное, как туман или сумерки. Но Свет, все же, существует – и Духовная Истина больше, чем туман и сумерки.

*

226

Относительно того, что проф. Сорлей написал о Загадке этого мира, книге, конечно, не предназначавшейся для полного или исчерпывающего провозглашения моих мыслей, и, поскольку она писалась, в основном, для садхаков, многие вещи в которой считались само собой разумеющимися. Большая часть главных идей – например, о надразуме – была оставлена без разъяснения. Чтобы сделать идеи понятными для интеллекта, их нужно точно изложить в интеллектуальной форме – насколько это возможно там, где речь идет о вещах супраинтеллектуальных. Написанное в книге могло быть ясно понято теми, кто прошел достаточно далеко в опыте, но для большинства это может быть лишь намеком.

Я не думаю, однако, что изложение вещей супраинтеллектуальных неизбежно включает в себя проведение различий, излагаемых в интеллектуальных терминах. Ибо это фундаментально не является выражением идей, достигнутых спекулятивным размышлением. Нужно достичь духовного знания через переживание и осознания того, что непосредственно вытекает из этого переживания, лежит в основе его или входит в него. Знание такого рода фундаментально является сознанием, а не мыслью или сформулированной идеей. Например, мое первое главное переживание – радикальное и ошеломляющее, однако, как оказалось, не финальное и исчерпывающее – пришло после и посредством исключения и стихания всякой мысли; сперва там было то, что может быть названо духовно субстанциональным или конкретным сознанием покоя и безмолвия, затем пришло осознание какой-то единственной и верховной Реальности, в присутствии которой все вещи существовали только как формы, но формы совершенно несубстанциональные, нереальные или неконкретные; но она была очевидна духовному восприятию и эссенциальному и имперсональному чувству, и здесь не было ни малейшей концепции или идеи о реальности или нереальности или какой-либо иного мнения, ибо всякая концепция или идея смолкла или, скорее, совершенно отсутствовала в абсолютной неподвижности. Эти вещи были знаемы прямо через чистое сознание, а не через разум, поэтому не было нужды в концепциях, словах или названиях. В то же время, эта фундаментальная характерная черта того духовного переживания не была абсолютно ограничивающей; оно могло действовать и через мысль, но оно могло действовать и без мысли. Конечно, первая идея разума заключалась бы в том, что любая мысль сразу же вернет назад во владения интеллекта – и сперва, и долгое время спустя, так оно и могло быть; но мой опыт говорит, что это не неизбежно. Это случается, когда кто-то старается интеллектуально провозгласить переживаемое; но существует и другой род мысли, которая вылетает, как если бы она была телом или формой переживания или сознания, участвующего в нем, или частью этого сознания – и эта мысль не кажется мне интеллектуальной по своему характеру. Она обладает иным светом, иной силой, смыслом внутри смысла. Так это, совершенно ясно, обстоит с мыслями, которые приходят, не нуждаясь в словах, что воплощали бы их, мыслями, которые по своей природе являются прямым видением в сознании, даже своего рода сокровенным ощущением или контактом, формулирующим себя в точном выражении того, что в нем осознается (надеюсь, это не слишком мистично или непостижимо); но могут сказать, что как только мысли превращают в слова, они становятся принадлежностью интеллекта – ибо слова являются монетой интеллекта. Но так ли это и неизбежно ли это? Мне всегда казалось, что слова первоначально приходят из чего-то иного, нежели думающий разум, хотя думающий разум завладевает ими, поворачивает их к своей пользе и свободно чеканит на них, что захочет, для своих целей. Но даже если это было бы и не так, разве нельзя использовать слова для выражения чего-то иного, что не является интеллектуальным? Хаусман утверждает, что поэтическое произведение лишь тогда совершенно поэтично, когда оно не интеллектуально, когда в нем нет смысла. Это слишком парадоксально, но полагаю, он имеет в виду, что если поэму подвергнуть строгому интеллектуальному исследованию, она предстанет экстравагантной, потому что передает что-то, что выражает видение и реально для видения какого-то совсем иного рода, чем то, которое дает нам интеллектуальная мысль. Разве не может быть так, что слова могут вылетать из супраинтеллектуального сознания, что язык может быть использован – по крайней мере до определенной степени и определенным образом – для выражения этого супраинтеллектуального сознания, которое является эссенциальной силой духовного переживания? Это, однако, между прочим; если же кто-то пытается объяснить духовное переживание самому интеллекту, тогда это – иное дело.

Интерпретация планов, в действительности, мне представляется капитальной и фундаментальной частью духовного опыта, без чего йога, как я практикую ее, и достижение ее цели невозможны. Ибо эта цель заключается в том, чтобы достичь, проявить или воплотить более высокое сознание на земле, а не уйти с земли в более высокий мир или в некий высший Абсолют. Древние йоги (не все) тяготели к иному пути – но это, я думаю, было потому, что они находили землю, как она есть, местом, скорее, невозможным ни для какого духовного существа, а ее сопротивление перемене слишком упорным, чтобы его сносить; земная природа виделась им, как в сравнении Вивекананды, собачьим хвостом, который каждый раз, как вы выпрямляете его, возвращается в прежнее колечко. Но фундаментальное заявление по этому вопросу было со всей определенностью сделано в Упанишадах, которые зашли так далеко, что сказали, Земля есть фундамент и все миры есть на земле, так что проводить резкое различие между ними или делать их несовместимыми есть неведение: здесь и нигде больше, не уходом к какому-то другому миру, должна прийти божественная реализация. Это заявление использовалось для оправдания чисто индивидуальной реализации, но в равной степени оно могло быть базисом более широкого усилия.

О политеизме: я, безусловно, допускаю истину многих форм и персональностей Одного, которая с ведических времен была духовной сутью индийского политеизма – вторичным аспектом в поисках Одного и единственного Божества. Но отрывок, на который ссылается профессор Сорлей² содержит и нечто иное – маленькие боги и Титаны, о которых там говорится, являются надфизическими существами других планов. Здесь не имелось в виду, что они являются подлинными Божествами, которым нужно поклоняться – наоборот, речь идет о том, что допустить их влияние, значит двигаться к заблуждению и путанице или к отклонению от духовного пути. Без сомнения, они обладают какой-то способностью созидать, они создают формы по-своему и в своих ограниченных владениях, но так и люди являются творцами внешних и внутренних вещей в своих собственных владениях и пределах – и созидательные силы человека могут оказывать влияние даже на супрафизические уровни.

Я согласен, что аскетизм может быть чрезмерным. Он имеет свое место как одно из средств – не единственное – достижения власти над собой; но аскетизм, который отсекает жизнь, чрезмерен, хотя он и может привести к многочисленным выдающимся результатам, которые, вероятно, трудно получить иначе. Игра сил в мире загадочна, она бежит от жесткого правила резона, и даже излишество, подобное этому, часто используется для принесения чего-то необходимого для полного развития человеческого достижения, знания и опыта. Но все равно, он является излишеством, а не неизбежным путем, на что он претендует, к истинной цели.

14.01.1934

*

227

▪  Sri Aurobindo. Archives and Research. April 1977, P.61-65.
▪  Полный текст письма см.здесь

У меня нет возражений на комментарии проф. Сорлея в отношении спокойного, светлого и чистого разума, ибо они адекватно указывают процесс, посредством которого разум подготавливается к отражению более высокой Истины в своей непотревоженной поверхности или субстанции. Однако, вероятно, нужно иметь в виду одну вещь – этот чистый покой разума всегда является желанным состоянием, но для его достижения есть не один, а множество путей. Чистота, например, от всякой вторгающейся эмоции, страсти, от своих собственных характерных вибраций или от затуманивающих испарений физической инерции, которая приносит сон или оцепенение разума вместо его бодрствующего безмолвия, достигается не только усилием самого разума, ибо это – лишь обычный процесс йогического пути знания. Она может быть достигнуто также и нисхождением свыше великой духовной тишины, навязывающей безмолвие разуму, сердцу, жизненным стимулам и физическим рефлексам. Внезапное нисхождение такого рода или серия нисхождений, накапливающих силу и эффективность, является хорошо известным феноменом духовного переживания. Или, опять же, можно начать тот или иной процесс с этой целью, что обычно означает долгий труд, и быть захваченным, даже в самом начале, быстрым вмешательством или манифестацией Безмолвия с результатами, совершенно несопоставимыми со средствами, использованными в начале. Кто-то начинает с метода, но работа принимается Милостью свыше – Того, к которому стремятся – или вторжением бесконечностей Духа. Именно по последнему пути шел я сам посредством абсолютного молчания разума, не представимым до того, как я получил подлинное его переживание.

Есть и другой достаточно важный момент, – точная природа этой светлости, ясности, тишины, – то, из чего она состоит, является ли она просто психологическим состоянием, или чем-то большим. Профессор Сорлей говорит, что эти слова, в конечном счете, являются метафорами, и что он хочет выразить – и выразить более успешно – то же самое, но более абстрактным языком. Однако я не нахожу, что я использовал метафоры, когда писал это, хотя понимаю, что эти слова могут представляться таковыми другим. Я же думаю, что тому, кто имел сходное переживание, они покажутся не только более живым, но и более точным описанием этого внутреннего состояния, чем то, которое мог бы дать более абстрактный язык. Это правда, что метафоры, символы, образы являются постоянными помощниками мистика для выражения его переживаний; это неизбежно, потому что он должен выражать языком, созданным или, по крайней мере, развитым и используемым разумом, феномены сознания, отличные от ментальных и одновременно и более комплексные, и более тонко конкретные. Именно эта тонкая конкретность, сверхчувственно ощущаемая реальность феномена того сознания, к которому поднимается мистик, оправдывает использование метафор или образов как более живых и тонких транскрипций, чем абстрактные термины, используемые интеллектуальным мышлением для своего собственного, характерного для него самого процесса. Если используемые образы уводят в сторону или неточны, это происходит оттого, что способности выражения пишущего неадекватны интенсивности его переживания. Ученый говорит о световых волнах или о звуковых волнах и использует при этом метафоры, которые перекликаются с физическим фактом и которые вполне приемлемы – ибо нет причины, почему бы не могло быть волны, постоянного течения движения света или звука, как есть волна на воде.

Но все же, когда я говорю о светлоте, чистоте и тишине разума, я не собираюсь пользоваться метафорой. Это такое же точное и позитивное описание, как если бы я описывал воздушные просторы или ширь воды. Ибо переживание мистиком разума – особенно когда тот стихает – не является переживанием абстрактного состояния либо распада, либо какого-то неуловимого элемента сознания, это – переживание простирающейся тонкой субстанции, в которой могут быть и есть волны, течения, вибрации, не материальные, но, все же, определенные, доступные восприятию, контролируемые внутренним чувством, как всякое движение материальной энергии или субстанции доступно физическим чувствам. Безмолвие разума означает, прежде всего, стихание привычных движений мысли, мысленных формаций, мысленных потоков, которые будоражат субстанцию разума; и для многих это достаточная ментальная тишина. Но даже в этой успокоенности всех движений мысли или чувств, если посмотреть пристально, видно, что субстанция разума находится в состоянии постоянной очень тонкой вибрации, сперва чуть заметной, но впоследствии совершенно очевидной – и это состояние постоянной вибрации может быть столь же вредным для тонкого отражения или восприятия нисходящей Истины, как и всякое более сформированное движение мысли – ибо эта вибрация является источником ментализации, которая может ослабить или исказить подлинность более высокой Истины, или разрушить ее до ментальных отражений. Когда я говорю о неподвижном разуме, я имею в виду разум, в котором этих пертурбаций больше нет. Когда они стихают, тогда можно ощущать возрастающую неподвижность, а в результате и чистоту так же ясно, как неподвижность и чистоту физической атмосферы.

Позитивность переживания является моим оправданием для этих эпитетов “спокойный, ясный [still, clear]”; но другой эпитет, “светлый [bright]”, связан с еще более ощутимым феноменом тонко конкретного. Ибо в светлоте, которую я описываю здесь, имеется другой дополнительный элемент, который связан с феноменом Света, хорошо известного и обычного в мистическом переживании. Этот Свет – не метафора, как в Гите, призывающей к большему свету³ в последних строках; он являет собой совершенно позитивный свет, действительно зримый и ощущаемый внутренним чувством. Светлость неподвижного и чистого разума тоже является позитивным отражением этого Света, прежде чем этот Свет проявится сам – и это отражение Света является совершенно необходимым состоянием для растущей способности быть проницаемым для Истины, которую нужно получить и поселить в себе. Я задержался, делая ударение на этой части предмета, ибо это поможет установить различие между абстрактным ментальным и конкретным мистическим восприятием вещей супрафизических, которое является источником глубокого непонимания между духовным искателем и интеллектуальным мыслителем. Даже когда они говорят на одном языке, этот язык относит продукты двух разных уровней сознания к понятиям разного порядка, и даже когда между ними есть согласие, зачастую там остается определенная пропасть.

*

228

▪  Sri Aurobindo. Archives and Research. April 1977, P.65-67.
▪  Полный текст письма см.здесь

Это ведет нас прямо к вопросу, поднятому профессором Сорлеем, что отвечает мистическому или духовному опыту, и правда ли, как заявляют, что мистик должен либо во имя ценности самого своего опыта, либо во имя ценности своего выражения его принять интеллект как судью. Совершенно ясно, что в самом переживании интеллект не может требовать права устанавливать свои границы или законы усилию, сама цель которого, принцип и суть – пройти за пределы владений обычного, находящегося под властью земли и чувства ментального интеллекта. Это было бы, как если бы меня попросили подняться на гору с веревкой вокруг моей ноги, привязывающей меня к уровню земли, или летать, но только при условии, что во время полета мои ноги будут оставаться на земле. Это было бы самой надежной вещью на свете – гулять по земле, все время ставя ноги на твердую почву, и размахивать крыльями, поскольку во всяком ином случае имеется риск падения, всевозможных ошибок, иллюзий, экстравагантности, галлюцинаций – обычные обвинения, выдвигаемые позитивным разгуливающим по земле интеллектом против мистического переживания; но я должен рискнуть, если я вообще хочу взлететь. Рассуждающий интеллект базируется на нормальном опыте человека и на работах поверхностного внешнего восприятия и представления о вещах, которые чувствуют себя непринужденно, только работая на ментальном базисе, сформированном земным опытом и его накопленными данными. Мистик идет дальше, в регион, где этот ментальный базис утрачивается, где эти данные остаются далеко позади, где действует иной закон и правило восприятия и знания. Все, что он должен сделать, это пробиться через эти барьеры в другое сознание, которое иначе смотрит на вещи, и хотя это новое сознание может включать данные обычного внешнего ума, оно не может быть ограниченно ими или заставить себя смотреть с интеллектуальной точки зрения, или действовать в соответствии с его пониманием, рассуждением, устанавливаемыми им интерпретациями переживания. Мистик, входящий во владения оккультного или духовного с интеллектом как со своим единственным или высшим светом или гидом, рискует ничего не увидеть или же достигнуть только ментальной реализации, уже предложенной ему спекуляциями интеллектуального мыслителя.

В Индии, без сомнения, существует усилие духовной мысли, идущей на компромисс с современным интеллектуальным требованием и допускающей Разум как верховного судью, однако здесь идет речь о Разуме, который в своей позиции подготовлен к тому, чтобы идти на компромисс и принимать данные духовного опыта ценными per se. Это, в определенном смысле, именно то, что индийские философы делали всегда; ибо они старались обобщить духовный опыт светом метафизического рассуждения, но на базисе самого этого опыта и со свидетельством духовного искателя как верховным критерием истинности, более высоким, чем интеллектуальная спекуляция или опыт. При таком положении дел свобода духовного и мистического опыта сохранялась, рассуждающий интеллект стоит лишь на втором плане как судья обобщающих заявлений, получаемых из опыта. Это, я полагаю, схоже с позицией проф. Сорлея – он признает, что само переживание относится к области Невыразимого; но [,считает он,] как только я начинаю интерпретировать это переживание, чтобы провозгласить его, я попадаю обратно во владения мыслящего разума, использую его термины и способы мышление и выражения и должен допустить интеллект как судью. Если я этого не делаю, я лишаюсь лестницы, по которой я могу взбираться – через разум к Тому-Что-За-Пределами-Разума, – и остаюсь висеть в воздухе. Не вполне ясно, обесценивается ли этим взвешенным состоянием в воздухе сама истина моего опыта, но, во всяком случае, она остается чем-то чуждым и несообщающимся без поддержки или не имеющим никаких последствий для мысли и жизни. Здесь есть три утверждения, я полагаю, которые были положены в основу, приняты и объединены. Первое, само духовное переживание Того-Что-За-Пределами-Разума, невыразимо и, я полагаю, немыслимо. Далее, в выражении, в интерпретации переживания вы обязаны возвращаться во владения сознания, которые вы оставили, и должны принимать его суд, принимать его термины и каноны его закона, подчиняться его вердикту; вы должны оставить свободу Невыразимого и не быть больше хозяином самому себе. И последнее, духовная истина может быть истинна сама по себе, для своего собственного самопереживания, но любое провозглашение ее обречено на ошибку, и здесь интеллект – единственный судья.

Не думаю, что я готов принять какое-либо из этих утверждений целиком, как они есть. Это правда, что духовный и мистический опыт восходит сперва во владения Иного-чем-разум (а также Иного-чем-жизнь), а затем в То-Что-За-Пределами-Разума; правда также и то, что высшая Истина описывается как немыслимая, невыразимая, непостижимая – речь не может дотянуться до нее, разум не может достигнуть ее; я могу заметить, что все это так для человеческого разума, но не само по себе; ибо сама по себе она описывается как самосознание, неким прямым супраментальным путем постижимое, знаемое, вечно самоосознаваемое. И вопрос здесь не в окончательной реализации окончательного Невыразимого, которое, согласно многим, может быть достигнута только в высшем трансе, samādhi, выходе из всякого внешнего ментального или иного осознания, а в переживании в светлом безмолвии разума, глядящего в безграничность последней неограничиваемой тишины, в которую он должен пройти и исчезнуть; но прежде этого невыразимого переживания Окончательного или до исчезновения в нем, возможно нисхождение, по крайней мере, какой-то Силы или Присутствия этой Реальности в субстанцию разума, сопровождаемое модификацией субстанции разума, освещением ее; и перевод этого переживания на мысль и какое-то выражение его должны быть возможны. Или давайте предположим, что Невыразимое и Непостижимое может иметь аспекты, свои презентации, которые не являются совершенно немыслимыми и невыразимыми.

Если бы это было не так, никакой отчет о духовной истине и переживании был бы невозможен. Самое большее, можно было бы пускаться в спекуляции о них, но это было бы деятельностью, висящей даже не в воздухе, а в пустоте, лишенной поддержки данных, это было бы простой манипуляцией всевозможными идеями о том, чем может быть Всевышний и Окончательный. И мог бы быть лишь никаким образом не связанный со всем этим безусловный, непередаваемый переход тем или иным способом из сознания к несообщающемуся Супрасознанию. Это, действительно, то, чего достигают многие искатели-мистики и в Европе, и в Индии. Христианские мистики говорят о тотальной тьме, тьме полной и не задеваемой никаким ментальным светом, через которую можно пройти в светлое Невыразимое. Индийские санньясины стремились вообще полностью отбросить разум и пройти в свободный от мысли транс, из которого, если кто и возвращался, не могло быть вынесено никакого сообщения, никакого выражения того, чем это было, кроме воспоминания о невыразимом существовании и блаженстве. Но все же были и переживания высшей мистерии, формулировки Высшего или оккультного универсального Существования, которые считались духовными истинами и на базисе которых провидцы и мистики без колебаний формулировали свой опыт, а мыслители возводили бесчисленные философии и тома толкований. Единственный остающийся вопрос состоит в том, что делает возможным это сообщение и выражение, эту передачу фактов сознания иного порядка разуму, и что определяет ценность этого выражения или же самого изначального переживания. Если никакое ценное сообщение невозможно, то не может и стоять вопрос о суде интеллекта – тогда возможен лишь гротескный спор присевших поговорить о Немыслимом, понять Несообщаемое, подумать о Непознаваемом.

*

229

Я прочитал статью Леонарда Вулфа, но не собираюсь касаться ее в своих комментариях на письмо профессора Сорлея – ибо кроме невежественных публичных обвинений и дешевой сатиры в этой статье не содержится ничего против духовной мысли или опыта, ее рассуждение поверхностно и идет от полного непонимания причин мистики. Там содержаться четыре главных аргумента, которые он выдвигает против нее, но ни один из них не обладает никакой ценностью.

Аргумент номер один. Мистицизм и мистики всегда появляются во времена декаданса, упадка жизни, и их громкое кваканье является симптомом декаданса. Этот аргумент абсолютно неверен. На Востоке великие духовные движения возникали в полноводье человеческой жизни и культуры или на их волне, и они сами придавали мощный импульс выражению и богатству их мысли, Искусству и жизни; в Греции мистики и мистерии существовали и в доисторическом начале, и середине (Пифагор был одним из величайших мистиков), а не только во времена упадка и заката; мистические культы расцвели в Риме, когда его культура находилась на гребне прилива; многие духовные личности Италии, Франции, Испании появились, когда жизнь там кипела, была богатой и ни в малейшей степени не была затронута декадансом. Это грубое и глупое обобщение не содержит в себе истины, а потому и ценности.

Аргумент номер два. Духовный опыт не может считаться правдой (он – химера), если он не доказан, как с помощью глаз может быть доказано присутствие стула в соседней комнате. Конечно, духовный опыт так доказан быть не может, ибо он не относится к физическим вещам, он физически незрим и неосязаем. Позиция автора сводится, в конечном итоге, к тому, что за истину должно браться то, что совершенно очевидно или может быть совершенно очевидно каждому безо всякого его обучения, развития, без оборудования или без личного открытия. Это – позиция, которая, если ее допустить, ограничила бы знание или истину внутри очень узких границ и перечеркнула бы огромный пласт человеческой культуры. Духовный мир⁴ – который превосходит всякое представление – является обычным переживанием мистиков во всем мире, это – факт, но факт духовный, факт незримый, и когда кто-то входит в этот мир или когда этот мир входит в него, он знает, что это – истина существования, что он все время бы позади жизни и зримых вещей. Но как я докажу эти незримые факты мистеру Леонарду Вулфу? Он отвернется, говоря, что это – обычное декадентское “ква-ква”, и пренебрежительно удалится – вероятно, писать ловкую поверхностную статью о каком-нибудь предмете, относительно которого у него нет ни личного знания, ни опыта.

Аргумент номер три. Обобщения, основанные на духовном опыте, так же иррациональны, как и недоказуемы. Иррациональны в чем? Являются ли они просто глупыми и невероятными, или они принадлежат к опыту супрарационального порядка, опыту, к которому обычные интеллектуальные каноны неприложимы, ибо основаны на феноменах, как те представляются внешнему разуму и чувству, а не на внутренней реализации, которая превосходит эти феномены? Это утверждают мистики и это не может быть отброшено простой фразой, что, поскольку эти обобщения не согласуются с обычным опытом, они есть нонсенс и ложь. Я не берусь защищать все, что могли написать Джоад или Радхакришнан – как, например, фразу, что “вселенная есть добро” – но я не могу согласиться с автором, называющим их совершенно иррациональными. “Интегральная личность” может ему и представляется бессмыслицей, для меня значение этой фразы совершенно понятно, ибо это является истинной переживания – и если верить современной психологии, это не иррационально, поскольку в нашем существе есть не только сознательные, но также и несознательные, или подсознательные, или скрытые, сублиминальные части, и вполне возможно начать осознавать то и другое и произвести своего рода интеграцию. Превзойти то и другое – это тоже может быть рационально, если мы допустим, что как существуют подсознательная часть, так может существовать и суперсознательная часть нашего существа; примирить несогласованные части нашей природы – тоже не такая уж смехотворная или нелепая фраза. И не абсурдно высказывание, что доктрина Кармы примиряет детерминизм со свободой воли, поскольку она полагает, что наша прошлая деятельность, а следовательно и наша прошлая воля, в огромной степени определяет нынешние результаты, но это не исключает нынешней воли, модифицирующей их и создающий новый детерминизм нашего будущего существования. Фраза о ценности мира совершенно понятна, когда мы видим, что здесь имеется в виду прогрессирующая ценность, не обусловленная хорошим или плохим переживанием момента, а ценность существования, развивающегося во времени и взятого в целом. Что до заявления о Боге, оно бессмысленно, если исходить из поверхностной идеи о Божестве, расхожей в популярной религии, но оно является вполне логичным выводом из той предпосылки, что есть Бесконечное и Вечное, которое проявляет в себе Время и все, что феноменально конечно. Можно допускать или отрицать эту комплексную идею о Божестве, которая основана на согласовании данных древнего духовного опыта, через который прошли тысячи искателей всех времен, но я не вижу, почему она должна считаться безрассудной. Если потому, что она означает “иметь это не только обоими путями, но и каждым способом”, то я не вижу, почему это должно быть столь предосудительно или недопустимо. В конце концов, возможно синтетическое и глобальное видение и осознание всего, которые не связаны противопоставлениями и разделениями просто аналитического и селективного интеллекта.

Аргумент номер четыре. Ссылка на интуицию есть лишь прикрытие для неспособности объяснить или определить что-то с помощью рассудка – Джоад и Радхакришнан рассуждают, но прячутся за интуицию, когда их рассуждения заходят в тупик. Но можно ли с такой легкостью и уверенностью делать подобный вывод? Факт состоит в том, что мистик зависит от внутреннего знания, внутреннего опыта; но если он обращается к философии, он может и должен стараться объяснить рассудку, хотя и не обязательно всегда с помощью одного только рассудка, то, что он видел как Истину. Он не может ничего иного, как сказать: “Я объясняю истину, которая находится за пределами внешних феноменов и ума, зависящего от феноменов; в действительности, она зависит от определенного рода непосредственного переживания и интуитивного знания, идущего из этого переживания; она не может быть адекватно передана с помощью символов, приложимых к миру внешних феноменов, но, все же, я вынужден делать это, используя их как можно лучше, чтобы сделать хоть какое-то заявление, которое было бы интеллектуально приемлемо для вас”. Поэтому здесь нет злого умысла или лживой ловкости в использовании метафор и символов с предупреждающим “словно”, как в параллели с фокусом, которая, безусловно, используется не как аргумент, а как многозначительный образ. Могу мимоходом заметить, что сам автор неоднократно спасался за метафорами, начиная с “ква-ква”, и Джоад вполне мог бы ответить, что тот поступает так, чтобы обругать противоположную сторону, избегая необходимость здравого философского ответа философу, который ему не нравится и которого он не признает. Степень убежденности не является мерилом истинности, но и степень неверия не является ее подлинной меркой.

Что до реальной природы интуиции и ее отношения к интеллектуальному разуму, это совершенно иной, очень обширный и комплексный вопрос, который я не имею возможности здесь затронуть. Я ограничусь лишь тем, что отмечу, что эта статья является совершенно неадекватным и поверхностным критицизмом. Можно защищать и сторону, противоположную духовному опыту, духовной философии и ее позиции, но чтобы заслужить серьезного ответа, адвокат должен быть получше, а его аргументы должны касаться сути обсуждаемой проблемы. Как существует категория фактов, где наши чувства являются лучшими из доступных, но, все же, очень несовершенными гидами, как существует категория истин, которые мы ищем резким, но, все же, несовершенным светом нашего рассудка, так, согласно мистику, есть категория более тонких истин, которые выходят за пределы досягаемости и чувств, и разума, но в которых мы можем удостовериться посредством внутреннего прямого знания и непосредственного переживания. Эти истины надчувственны, но не менее реальны от этого: они оказывают огромное влияние на сознание, изменяя его субстанцию и его движение, особенно принося глубокий мир и неизменную радость, великий свет видения и знания, возможность превзойти низшую животную природу, перспективы духовного саморазвития, не существующие без них. Приходит новый взгляд на вещи, который приносит с собой, если ему следуют со всей полнотой, великое освобождение, внутреннюю гармонию, объединение – и многие другие возможности. Действительно, эти вещи были пережиты ничтожно малой частью человеческой массы, но, все же, множество независимых свидетелей им жили во все времена, в разных странах и в разных условиях, и многие из них были величайшими интеллектуалами прошлого, одними из самых выдающихся мировых фигур. Нужно ли сразу называть это вещи химерами потому, что они находятся вне пределов досягаемости не только среднего человека, но трудно достижимы даже для многих развитых умов, или потому, что их метод труднее метода обычного чувства и рассудка? Если же в них есть какая-то истина, не стоит ли возможность, которую они открывают перед нами, того, чтобы ею воспользовались – возможность высшего самораскрытия и мирового открытия человеческой душою? В лучшем случае, если принять это за истину, так это быть и должно – в худшем, если взять это лишь как возможность, как все вещи, достигнутые человеком, первоначально были только возможностью, это будет великим и, вполне может статься, самым плодотворным путешествием.

II

230

Не думаю, что что-нибудь может быть сказано, убедившее бы того, кто отталкивается от полностью противоположной точки зрения на духовное, от точки зрения викторианского агностика. Его сомнения относительно ценности – не субъективной и чисто индивидуальной – йогического опыта сводятся к тому, что этот опыт не стремится к научной истине и о нем нельзя сказать, что он достиг окончательной истины, потому что переживания раскрашиваются индивидуальностью провидца. Можно спросить, достигла ли сама Наука какой-либо окончательной истины; напротив, окончательная истина, даже на физическом плане, похоже, отступает, когда Наука наступает. Наука стартует от предположения, что окончательная истина должна быть физической и объективной – а объективное Окончательное (или даже нечто меньшее) объяснит все субъективные феномены. Йога исходит от противоположной точки зрения, считая, что окончательная Истина духовна и субъективна и что именно в этом окончательном Свете мы должны видеть объективные феномены. Это – два противоположных полюса, и пропасть между ними так широка, как только возможно.

Йога, однако, научна в том отношении, что она строится на субъективном эксперименте и базирует все свои находки на опыте; ментальные интуиции⁵ допускаются лишь как первый шаг и не считаются реализацией – они должны быть подтверждены, став опытом, и будучи оправданы опытом. Что до ценности самого переживания, физический ум сомневается в ней, потому что оно субъективно, не объективно. Но имеет ли само это отличие большую ценность? Разве не всякое знание и переживание субъективно в своей основе? Объективные внешние вещи во многом видятся схоже человеческими существами из-за конструкции разума и чувств; при другой конструкции разума и чувств физический мир воспринимался бы иначе – Наука сама показала это совершенно ясно. Но замечание вашего друга состоит в том, что йогическое переживание индивидуально, окрашено индивидуальностью провидца. В определенной степени это истинно в том, что касается конкретной формы или транскрипции, даваемой переживанию в определенных областях; но даже здесь различие поверхностно. Факт состоит в том, что йогическое переживание протекает всюду в одних чертах. Безусловно, там не одна черта, а много – по общему признанию, мы имеем дело с многосторонним Бесконечным, к которому есть и должно быть много путей приближения; но, в то же время, общие черты одинаковы всюду, и интуиции, переживания, феномены одинаковы во все эпохи и во всех странах, далеких друг от друга, и в системах, практикуемых независимо друг от друга. Переживания средневекового европейского bhakta или мистика являются теми же по своей субстанции, как бы ни различались они по своим названиям, формам, религиозным раскраскам и т.п., что и переживания средневекового индийского bhakta или мистика – при том, что эти люди не сообщались между собой и не знали о результатах друг друга, как современные ученые от Нью-Йорка до Йокохама. Это должно бы показать, что там есть что-то идентичное, универсальное и предположительно истинное – как бы ни различались оттенки перевода из-за различий ментальных языков.

Что до окончательной Истины, я полагаю, что и викторианский агностик, и, скажем, индийский ведантин, сойдутся в том, что она скрыта, но есть. Оба говорят о ней, как о Непостижимом; единственное отличие в том, что ведантин говорит, что она не постижима разумом и речью, но, все же, достижима чем-то более глубоким или более высоким, чем ментальное восприятие, тогда как разум может даже отражать, а речь выражать тысячи аспектов, которые она являет внешнему и внутреннему переживанию разума. Викторианский агностик отверг бы, я полагаю, эту оговорку; он высказался бы сомнительность существования, а если бы и допустил его, то за абсолютную непознаваемость этого Непостижимого.

10.10.1932

*

231

Вы спрашиваете меня, должны ли вы отказаться от своего желания сперва попробовать, а уж потом допустить, и должны ли вы допускать в йоге все a priori – подразумевая под пробой пробу, производимую обычным разумом. Я могу ответить на это лишь то, что переживания этой йоги принадлежат внутренним владениям и протекают в соответствии с их собственным законом, имеют свой собственный метод восприятия, критерии и все прочее, из чего ничто не принадлежит ни владениям физических чувств, ни владениям рационального или научного исследования. Как научное исследование выходит за пределы владений физических чувств и вступает во владения бесконечного и мельчайшего, о которых чувства не могут сказать ничего и где они ничего ни попробовать, ни исследовать не могут – ибо нельзя увидеть или потрогать электрон или узнать о его существовании через свидетельство чувственного разума или с его помощью установить, что земля вращается вокруг солнца, а не наоборот, как, скорее, ежедневно говорят нам наши чувства и наш физический опыт, – точно так же и духовный поиск идет за пределы владений научного или рационального исследования, и с помощью обычного позитивного резона невозможно испытать данные духовного опыта и решить, существуют эти вещи или нет, или определить их закон и природу. Как в Науке, так и здесь вы должны копить опыт – переживание за переживанием, следуя методам, предложенным Гуру или системами прошлого; вы должны развить интуитивное распознание, которое сравнивает переживания, видит, что они означают, насколько и в какой области ценно каждое из них, каково место каждого в общей картине, как может оно быть примирено или соотнесено с другими, которые, как сперва могло представляться, опровергают его, и т.д. и т.п., пока вы не сможете продвигаться с надежным знанием в широком поле духовных феноменов. Это – единственный способ исследовать духовный опыт. Я и сам испробовал другой метод и нашел его абсолютно недейственным и неприемлемым. С другой стороны, если вы не готовы пройти через все это сами – что мало кто может сделать за исключением тех, кто имеет экстраординарный духовный рост, – вы должны принять руководство Учителя, как в Науке вы принимаете преподавателя, а не идете через все поле Науки и ее экспериментирования самостоятельно – по крайней мере, пока не накопите достаточно опыта и знаний. Если это означает принятие всего a priori, хорошо, вы должны принять это a priori. Ибо я не вижу, благодаря каким валидным исследованиям вы собираетесь сделать обычный рассудок судьей тому, что находится за его пределами.

Вы цитируете высказывания В и Х. Я хотел бы знать, прежде чем признать ценность этих высказываний, что они действительно делали для исследования своих духовных перцепций и переживаний. Как В исследовал ценность своих духовных переживаний – некоторые из которых в глазах обычного позитивного разума заслуживают доверия не больше, чем чудеса, приписываемые некоторым знаменитым йогинам? Я ничего не знаю об Х, но каковы были его исследования, и как он применял их? Каков его метод? его критерии? Мне кажется, что нет обычного разума, который допустил бы благодаря какому-то исследованию явление Будды из стены или получасовую беседу с Хаягривой как действительные факты. Он должен будет либо принять их a priori или полагаясь лишь на свидетельство В, который пришел к той же вещи, либо отвергнуть их a priori как галлюцинации или как просто ментальные фантазии, сопровождавшиеся в одном случае слуховыми галлюцинациями. Я никак не могу увидеть, как можно “исследовать” их. Или как должен был я исследовать обычным разумом свое переживание Нирваны? К какому выводу в отношении нее я мог бы прийти с помощью ординарного позитивного рассудка? Как мог я удостовериться в ее валидности? Не могу представить. Я делал единственно возможное – допустил ее как могучую и ценную истину переживания, позволил ей действовать во всю силу и приносить все свои экспериментальные результаты, пока я не обрел достаточное йогическое знание, чтобы поставить ее на надлежащее место. Наконец, как без внутреннего знания или опыта можете вы или кто-либо еще испытать внутреннее знание и опыт других?

Я часто говорил, что распознание не только вполне допустимо, но и совершенно необходимо в духовном переживании. Но это должно быть распознанием, основанным на знании, а не рассуждением, основанным на неведении. В противном случае вы связываете свой ум и мешаете переживанию предвзятыми идеями, которые сами настолько же априорны, как и всякое допущение духовной истины или опыта. Примером тому может служить ваша идея, что сдача может прийти только любовью. Это совершенно истинно в йогическом опыте, что сдача через истинную любовь, под которой подразумевается психическая и духовная любовь, является наиболее мощной, простой и эффективной изо всех, но никто не может выдвинуть это как изречение простого ума, запереть весь возможный опыт переживания в эту формулу или провозгласить, что нужно ждать любви, прежде чем можно будет сдаться. Йогический опыт показывает, что сдача может быть также сделана разумом и волей – ясным и искренним разумом, видящим необходимость сдачи, и ясной и искренней волей, принуждающей непокорные члены. Опыт также показывает, что не только сдача может прийти любовью, но и любовь может прийти вслед за сдачей или расти вместе с нею от несовершенной к совершенной любви. Кто-то стартует с интенсивной идеи и воли знать или достичь Божество и сдается все больше и больше в своих персональных идеях, желаниях, привязанностях, мотивах деятельности или привычках в деятельности так, что Божество может взять все. Сдача означает отдачу, отказ от нашего маленького ума и его ментальных идей и предпочтений в божественном Свете и более великом Знании, от нашей жалкой персональной беспокойной запинающейся воли в великой, спокойной, светлой Воле и Силе, от наших маленьких, неугомонных, страдающих чувств в широкой интенсивности божественной Любви и Ананды, от нашей маленькой и страдающей персональности в одной Персоне, чьим смутным результатом она являлась. Если кто-то настаивает на своих собственных идеях и рассуждениях, более великие Свет и Знание не могут прийти или же вмешательство снизу искажает их и мешает им на каждом шагу; если кто-то настаивает на своих собственных желаниях и фантазиях, эти великие светлые Воля и Сила не могут действовать во всю свою подлинную силу – ибо вы просите их быть слугою ваших желаний; если кто-то не соглашается отказаться от своих жалких путей чувства, вечная Любовь и верховная Ананда не могут низойти или смешиваются и выливаются из пенящегося грубого эмоционального сосуда. Никакое количество ординарных рассуждений не может избавить вас от необходимости преодоления низшего, чтобы могло прийти высшее.

И если некоторые находят уход лучшим способом отдачи себя Высшему, Божеству, максимально избегая всех возможностей вскипания низшего, почему бы и нет? Такова цель, ради которой они пришли, и зачем порицать или глядеть с недоверием или подозрением на средство, которое они находят лучшим, или марать его пренебрежительными прилагательными – мрачное, бесчеловечное и т.п., – чтобы дискредитировать его? Это ваш витал сжимается и отшатывается от этого, и ваш витальный разум поставляет эпитеты, которые выражают только ваше отшатывание, а не то, чем в действительности является уединение. Ибо это именно витал или его социальная часть отшатывается от уединения; мыслящий разум не делает этого, напротив, скорее, он ищет его. Поэт стремится остаться наедине с собой или с Природой, чтобы прислушаться к своему вдохновению; мыслитель погружается в одиночество, чтобы медитировать на различные вещи и общаться с более глубоким знанием; ученый запирается в своей лаборатории, чтобы пробиться с помощью эксперимента в тайны Природы; эти уединения не являются ни мрачными, ни бесчеловечными. Не являются таковыми и уединения садхака во всеисключающей концентрации, в которой он ощущает нужду; она является средством достижения цели – цели, к которой стремится все его сердце. Что до йогина или бхакты, который уже начал обретать фундаментальный опыт, он не находится в мрачном или бесчеловечном уединении. Божество и весь мир находятся в существе одного, всевышний Возлюбленный и его Ананда – в сердце другого.

Я говорю это, возражая на ваше обесценивание уединения, обесценивание, основанное на неведении того, чем оно реально является; но, как я часто говорил, я не рекомендую тотальное уединение, ибо я нашел это опасным путем, могущим вести к патологии и серьезной ошибке. Также не предлагаю я уединение в качестве метода и не одобряю его, если человек сам его не ищет, не чувствует в нем нужды, не радуется ему и не убеждается, что оно помогает его духовному опыту. Оно не должно навязываться никому как принцип, ибо это – ментальный подход к делу, подход ординарного разума; оно должно допускаться, если ощущается как нужда, а не как общее правило или закон.

То, что вы описываете в своем письме как отклик Божества, на языке йогического опыта так не называется – это ощущение великого мира, света, покоя, доверия, уменьшения трудностей может быть названо, скорее, откликом вашей собственной природы Божеству. Есть Мир и Свет, которые являются откликом Божества, но это – широкий Мир, великий Свет, которые ощущаются, скорее, как присутствие, иное, чем своей персональной самости, не как часть своей собственной персональной природы, а как нечто, приходящее свыше, хотя, в конце концов, и овладевающее природой – или там есть само Присутствие, которое, действительно, приносит с собой абсолютное освобождение, счастье, уверенность. Но первые отклики Божества часто бывают иными – они приходят, скорее, как касание, давление, которые нужно быть в состоянии узнавать и принимать, или это – заверяющий голос, иногда еще “очень слабый голос”, или промелькнувший Образ или Присутствие, порой шепот Руководства, есть много форм, которые они могут принять. Затем они удаляются, и подготовка природы продолжается, пока не появится возможность для того, чтобы касание приходило снова и снова, становилось все продолжительнее, превращалось во что-то, оказывающее большее давление, во что-то более близкое и сокровенное. Божество вначале не навязывает себя – оно спрашивает признания, приятия. Это – одна из причин, почему разум должен стихнуть, не заниматься исследованиями, не выдвигать требования – должно оставаться место для подлинной интуиции, которая признаёт сразу истинное касание и допускает его.

Теперь о бурной активности разума, которая мешает вашей концентрации. Но такая активность, даже еще более назойливая, упрямая, несмолкающая механическая активность всегда бывает той трудностью, которая встает, когда кто-то пытается сконцентрироваться; и проходит много времени, пока здесь не наступает улучшение. Либо это, либо привычка усыпать мешает бодрствующей концентрации или сознательной самадхи, или поглощенному и всеисключающему трансу, которые представляют собой три формы, принимаемые йогической концентрацией. Но это, безусловно, незнание йоги, ее процесса и ее трудностей приводит к тому, что вы ощущаете отчаяние и объявляете себя окончательно непригодным из-за этого совершенно ординарного препятствия. Настойчивость обычного разума, его неправильные рассуждения, сантименты и суждения, беспорядочная активность мыслящего разума во время концентрации или его механическая деятельность, медлительность отклика на завуалированное или начальное касание являются обычными препятствиями, предлагаемыми разумом, точно так же, как гордость, амбиция, тщеславие, секс, жадность, стремление обладать ради своего эго являются трудностями и препятствиями, доставляемыми виталом. Как витальные трудности могут быть побеждены и преодолены, так и ментальные. Нужно лишь видеть, что они являются неизбежными препятствиями, не цепляться за них, но и не сокрушаться по поводу того, что они есть. Нужно упорствовать, пока вы не сможете отшагнуть назад из разума, как и из витала, и ощутить более глубоких и обширных ментального и витального Пуруш внутри, которые способны на безмолвие, способны как на прямое восприятие истинного Слова и Силы, так и на истинное безмолвие. Если Природа сперва принимает путь сражения с трудностями, тогда первые полпути бывают долгими и утомительными, возникает недовольство от ожидания отклика Божества. Но, в действительности, Божество есть там все время, работая за вуалью, ожидая признания его отклика и времени, когда будет возможен отклик на его отклик.

18.11.1934

*

232

Кто-то ощущает здесь поток из прямых источников Истины, который он встречает не так часто, как хотел бы. Здесь есть разум, который может не только думать, но и видеть – и не просто видеть поверхности вещей, с которыми интеллектуальная мысль борется без конца или определенного исхода и так, как будто там больше ничего нет, но и смотреть в корень. Тантрики используют выражение paśyantī vāk, чтобы описать уровень Вак-Шакти, видящего Слова; есть paśyantī buddhi, видящий ум. Это возможно потому, что провидец внутри прошел за пределы мысли в переживание, но есть много таких, у кого при значительном богатстве опыта глаза мысли не проясняются до такой степени; душа чувствует, но разум продолжает трудится со своими смешанными и несовершенными транскрипциями, пятнами и путаницей в идее. Нужен дар правильного видения, уже присутствующий готовым в природе.

Это – достижение, так быстро и решительно избавиться от мерцающих туманов и дымки, которые современный интеллект принимает за Свет Истины. Современный ум так долго и упорно блуждал – и мы вместе с ним – в Долине Ложного Мерцания, что всякому трудно разогнать ее туманы солнечным светом ясного видения так скоро и полно, как это было сделано здесь. Все, что здесь сказано о современной гуманности и гуманизме, о тщетных усилиях сентиментального идеалиста и бесплодного интеллектуала, о синтетическом эклектизме и прочем, сказано с замечательно ясным умом и точно попадет в цель. Не этими средствами может человечество достичь того радикального изменения путей своей жизни, которое еще только становится императивным, а только достижением основания Реальности позади – не посредством просто идей и ментальных формаций, а изменением сознания, внутренней и духовной конверсией. Но это – истина, которая с трудом может быть услышана в нынешнем многоголосом шуме криков, сумятицы и катастрофы.

Различие, очень четко проведенное различие между планом феноменального процесса, внешней Пракрити, и планом Божественной Реальности, стоит среди первых слов внутренней мудрости. Поворот, приданный этому на этих страницах, является не просто остроумным объяснением; он очень здраво выражает одну из совершенно определенных вещей, которую вы встречаете, когда пересекаете границу и смотрите на внешний мир с почвы внутреннего духовного опыта. Чем больше вы идете внутрь или вверх, тем больше меняется видение вещей, и внешнее знание, организуемое Наукой, занимает свое реальное и очень ограниченное место. Наука, как самое ментальное и внешнее знание, дает вам лишь истину процесса. Я бы добавил, что она не может вам дать всей истины даже в отношении процесса, ибо вы улавливаете что-то от него, что может быть взвешено, но упускаете самое важное, что взвешиванию не поддается; вы достигаете – и то едва ли – лишь условий, при которых что-то происходит в Природе. После всех триумфов и чудес Науки принцип, рациональное объяснение, значение целого остаются такими же темными, равно как и мистичными, как и прежде – и даже еще более мистичными. Возводимая ею схема эволюции не только этого богатого, обширного и пестрого материального мира, но и жизни, сознания, разума и их появления из простой массы электронов, идентичных и различающихся лишь порядком и числом, является иррациональной магией, более хитроумной, чем могло бы себе представить любое самое мистическое воображение. В конечном итоге, Наука приводит нас к парадоксально произошедшей, организованной и жестко детерминированной случайности, к невозможному, которое как-то стало возможным, – она показала нам новую, материальную Майю, aghaṭana-ghaṭana-paṭīyasī, очень ловко творящую невозможное, чудо, которого логически быть не может, но которое, все же, в действительности, как-то существует, неопровержимо организовано, но, все равно, иррационально и необъяснимо. И это, явно, проистекает оттого, что Наука упустила что-то эссенциальное; она увидела и рассмотрела то, что произошло и как произошло, но закрыла свои глаза на что-то, что сделало это невозможное возможным, на что-то, что было там для своего выражения. Нет в вещах фундаментального значения, если вы упускаете Божественную Реальность, ибо вы остаетесь внедрившимся в огромную поверхностную корку податливой и утилизуемой внешности. Вы пытаетесь анализировать волшебство Мага, но лишь когда вы входите в сознание самого Мага, можете вы начать переживать истинную организацию, значение и круги Лилы. Я говорю “начать”, потому что Божественная Реальность не так проста, чтобы при первом же касании вы могли знать о ней все или поместить ее в одну единственную формулу; это – Бесконечность, и она открывает перед вами бесконечное знание, по сравнению с которым вся Наука вместе взятая является безделицей. Но, все же, вы касаетесь эссенциального, вечного позади вещей; и в свете Того все становится глубоко освещенным, сокровенно понятным.

Я как-то уже говорил вам, что я думаю о неэффективных щипках поверхности или видимой поверхности духовной Реальности за вещами, совершаемых некоторыми учеными умами, и нет нужды возвращаться к этому снова. Важнее прогнозировать более великую опасность, начало новой атаки противника, скептиков, против действительности духовного и супрафизического опыта, их новую стратегию разрушения через его признание и толкование в своем собственном понимании. Для опасения есть все основания, но я сомневаюсь, если однажды эти вещи будут допущены к рассмотрению, что человеческий разум будет долго удовлетворяться объяснениями, столь несообразно поверхностными и внешними, объяснениями, которые не объясняют ничего. Если бы защитники религии заняли непрочную и легко уязвимую позицию, подтвердив лишь субъективную ценность духовного опыта, их противники, как мне кажется, тоже отдали бы, даже не понимая того, ворота своей материалистической цитадели, чтобы допустить и проверить духовный и супрафизический опыт. Их укрепления в физическом поле, их отказ допустить или даже испытать вещи супрафизические – это совершенно неприступная башня; но раз она оставлена, то человеческий разум, влекомый к чему-то менее негативному, более полезно позитивному, пройдет по мертвым телам их теорий и разрушит осколки их аннулированных объяснений и примитивных психологических ярлыков. Тогда может возникнуть другая опасность – опасность не полного отрицания Истины, а повторения в старых или в новых формах прошлых ошибок: с одной стороны, некое оживление слепой, фанатичной, обскурантистской, сектантской религиозности; с другой, падение в ямы и болота витализированного оккультного и псевдодуховного, – ошибки, придававшие материалистической атаке на прошлое и его убеждения всю ее силу. Но это – призраки, которые всегда встречают нас на границе или в той пограничной стране, которая расположена между материальной тьмой и полным совершенства Великолепия. Вопреки всему победа верховного Света даже в затемненном земном сознании стоит окончательной определенностью.

Искусство, поэзия, музыка йогой не являются, сами по себе они не более духовны, чем философия или Наука. Здесь имеется иная курьезная неспособность современного ума – его неспособность различать разум и дух, его готовность воспринимать ментальный, моральный и эстетический идеализм за духовные ценности. Простая истина состоит в том, что ментальным интуициям метафизика или поэта по большей части не достает конкретного духовного опыта; они являются далекими проблесками, темными отражениями, не лучами из центра Светила. Не менее истинно и то, что при взгляде с вершин нет большой разницы между высокими ментальными восхождениями и не столь высокими подъемами этого внешнего существования. Все энергии Лилы равны в видении сверху, все являются маскировками Божества. Но нужно добавить, что все они могут быть превращены в средства реализации Божества. Философское заявление об Атмане является ментальной формулой, не знанием, не переживанием; все же, иногда Божество принимает его как канал для прикосновения; барьер в разуме странно рушится, что-то становится зримо, в какой-то внутренней части совершается глубокая перемена, в земли природы входит что-то спокойное, ровное, невыразимое. Кто-то стоит на краю скалы и видит мельком или ментально чувствует широту, всеобъемлющую, безымянную Ширь в Природе; затем внезапно приходит касание, откровение, наводнение, ментальная утрата себя в духовном, он ощущает первое вторжение Бесконечного. Или вы стоите перед храмом Кали у священной реки и видите что? – скульптура, грациозное произведение архитектуры, но на мгновение, мистично, внезапно, вместо этого – Присутствие, Сила, Лик, что глядит на вас, внутреннее зрение в вас распознало Мать Мира. Сходным образом касания могут приходить и через живопись, музыку, поэзию к их творцу или к тому, кто чувствует удар слова, скрытое значение формы, послание в звуке, который, вероятно, несет в себе больше, чем предполагалось композитором. Все вещи в Лиле могут быть превращены в окна, которые открываются на скрытую Реальность. Но все же, пока кто-то довольствуется тем, что глядит в окна, достигнуто лишь начало; однажды он должен будет взять посох пилигрима и начать путешествие туда, где Реальность вечно проявлена и вечно присутствует. Еще менее удовлетворительно, с духовной точки зрения, оставаться с темными отражениями, предназначающимся для поиска Света, который они пытаются отобразить в своих фигурах. Но поскольку эта Реальность и этот Свет имеются в нас самих не меньше, чем в каком-то высоком регионе над смертным планом, мы можем в поисках их использовать многие фигуры и активности жизни; как кто-то предлагает цветок, молитву, действие Божеству, он может предложить также и красоту в сотворенной форме, песню, поэму, образ, напряжение музыки, и достичь через них контакта, отклика или переживания. И даже когда вы уже вошли в божественное сознание или когда оно растет внутри, выражение через эти вещи в жизни не исключается из йоги; эти творческие виды активности еще могут иметь свое место, но ничуть не большее, чем что-либо иное, что может быть обращено на божественное использование и службу. Живопись, поэзия, музыка, каковы они в своей обычной функции, создают ментальные и витальные, но не духовные ценности; однако они могут быть обращены на более высокую цель; и тогда, как и все вещи, которые способны соединить наше сознание с Божеством, они изменяются и становятся духовными, и могут быть допущены как часть йогической жизни. Все обретает новую ценность не само по себе, а благодаря сознанию, использующему его; ибо единственно эссенциальная, нужная, необходимая вещь – все больше осознавать Божественную Реальность и жить в ней всегда.

23.03.1932

*

233

Трудность состоит в том, что вы не являетесь ученым, пытающимся пробить свои идеи в самой трудной, поскольку в самой материальной, области науки, в физике. Это лишь если бы вы были ученым, основывающим свои идеи на всеми признанных научных фактах либо же на своих открытиях – но и в таком случае с большим трудом, – о вас бы услышали и ваше имя стало бы обладать каким-то весом. В противном случае вас могут обвинить в том, что вы делаете заявление в области, в которой вы не авторитетны, точно также, как это бывает и с самим ученым, когда он провозглашает на основе своих открытий, что Бога нет. Когда ученый говорит, что “научно говоря, Бог есть гипотеза, в которой больше нет необходимости”, он произносит явный нонсенс – ибо существование Бога вообще не является, не может быть и никогда не было научной гипотезой или проблемой, оно всегда было духовной или метафизической проблемой. Вы вообще не можете научно провозглашать здесь “про и контра”. Метафизик или духовный искатель имеет право заметить, что это – нонсенс; но если вы диктуете свои законы ученому в поле науки, вы рискуете встретиться с тем же обвинением, направленным против вас.

Что до полезности всякого знания, это вещь in posse,⁶ еще не in esse.⁷ Механическое накопление знания ведет к определенным результатам, более высокий метод ведет к другим определенным результатам, и во многом они фундаментально не согласуются. Как соединить мостом пропасть различия – ибо каждый выглядит ценным в своем собственном поле, – это – проблема, которую нужно разрешить, но вы не можете ее решить предлагаемым вами способом. И меньше всего в поле физических наук. В психологии можно сказать, что механический или физиологический подход берется за дело со стороны, упирающейся в тупик, и является самым бесплодным изо всех – ибо психология, по большей части, не является предметом механизма и измерения, она открывается на широкое поле, находящееся вне пределов физического инструментария телесного сознания. В биологии еще можно заметить проблеск чего-то, выходящего за пределы механизма, ибо там изначально присутствует движение сознания, все более и более прогрессирующего и организующего себя для самовыражения. Но в физике вы находитесь во владениях механического закона, где процесс есть все и вся и где божественное сознание предпочитает скрываться с великой тщательностью – так, что “научно говоря”, его там не существует. Его можно открыть там лишь с помощью оккультизма или йоги, но методы оккультной науки и йоги не поддаются измерению и не воспроизводимы средствами физической науки – поэтому пропасть между ними остается. Возможно, когда-нибудь ее края и соединит мост, но, похоже, не физик будет мостостроителем, поэтому его бесполезно просить попробовать то, что находится за пределами его провинции.

*

234

Желание [оккультистов и спиритов] удовлетворить ученых-физиков абсурдно и алогично. Ученые-физики имеют свое собственное поле со своими собственными инструментами и стандартами. Применять те же тесты к феномену иного рода – такая же глупость, как применять физические тесты к духовной истине. Нельзя проанатомировать Бога или увидеть душу под микроскопом. Так же и использование по отношению к развоплощенным духам или к психофизическим феноменам тестов и стандартов, пригодных только для материальных феноменов, является самым ложным и неудовлетворительным методом. Более того, ученый-физик обычно полон решимости не допускать то, что не может быть четко разложено по полочкам, названо и подписано в его собственной системе и ее формулах. Д-р Жюль Ромен, будучи и сам ученым, равно как и великим писателем, ставит эксперименты, чтобы доказать, что человек может видеть и читать с завязанными глазами, – и ученые отказываются даже допустить или как-то зарегистрировать результаты. Приходит Кхуда Бакш и доказывает это терпеливо, неопровержимо, проходя через все необходимые испытания, но ученые совершенно не желают уступать и отметить хотя бы сам факт, несмотря на неоспоримые результаты. Он ходит по огню без вреда для себя и опровергает все предлагаемые “объяснения” – и те отбрасываются одно за другим лишь для того, чтобы дать место еще более глупым! Какая может быть польза от попытки убедить людей, полных решимости не верить?

*

235

Ученый ум отказывается оставлять что-то незаклассифицированным. Не заклассифицировал ли он также и Бога?

*

236

Ум этих людей [ученых] слишком привык иметь дело с физическим и с тем, что может быть измерено инструментами и диаграммами, чтобы он мог быть достаточно хорош в какой-нибудь другой области. Взгляды Эйнштейна на мир за пределами его владений являются незрелыми и детскими, своего рода оторванным от жизни банальным идеализмом, лишенным понимания реальности. Как человек может быть великим ученым и при этом наивным и глупым, так он может быть великим ученым при том, что его ум и идеи стоят немного в других областях.

*

237

Конечно, психологи, которые должны иметь дело с ментальными движениями, с большей легкостью признают, что между ними и физиологическими процессами может и не быть реального равенства и что разум и тело, самое большее, реагируют друг на друга, что неизбежно, поскольку они живут вместе. Но даже такой великий ученый-физик, как Гексли, признает, что разум является чем-то совершенно иным, отличным от материи, и не может быть объяснен в терминах материи. Однако с того времени физическая Наука стала очень высокомерной и самонадеянной и пытается подчинить все себе и своим процессам. Сейчас в теории она начинает признавать, в целом, свои ограничения, но старый менталитет еще слишком привычен для большинства ученых, чтобы стряхнуть его с себя.

*

238

Статья⁸ читается, как если бы она была написана не философом, а, скорее, профессором. То, о чем вы говорите, является, я полагаю, пережитком, свойственным для девятнадцатого века, научного презрения к метафизике; всякое размышление должно быть основано на научных фактах, а обобщения науки, зачастую столь ошибочные и эфемерные, должны быть сделаны базисом для любого здравого метафизического размышления. Это должно сделать философию служанкой науки, метафизику – подпевалой физики и лишить последнюю ее суверенных прав в ее же собственном городе. Это игнорирует тот факт, что философ имеет свои собственные владения и свои собственные инструменты; он может использовать научные открытия как материал, точно так же, как он может использовать любые другие факты существования, однако какие бы обобщения наука не предлагала, он должен судить, исходя из своих собственных стандартов, – ценны ли они, будучи перенесенными на метафизический план, а если да, то насколько. Еще во времена расцвета физики, до того, как она открыла ограничения и шаткость своей схемы, неуверенно плывущей в огромной бесконечности и в безграничном Конечном Неизвестного, было, вероятно, какое-то оправдание такой позиции. Но спиритизм, провозглашаемый под названием “физического исследования”? Это – не наука; это – масса неясных и сомнительных документов, из которой вы можете извлечь лишь несколько бедных и сомнительных обобщений. Больше того, в той мере, насколько он принадлежит оккультному, он затрагивает лишь низшие регионы оккультного – то, что мы можем называть низшими витальными мирами, – где столько же лжи, подделки, запутанных заблуждений, сколько и на земле и даже больше. Что должен делать философ со всем этим темным и беспокойным веществом? Я не уловил смысла многих из его замечаний. Почему должно предсказание будущего события изменить нашу концепцию – по крайней мере, любую философскую концепцию – о Времени? Оно может изменить наши представления о взаимосвязи событий или о работе сил, или о возможностях сознания, но Время остается тем же, что и прежде.

Мечта, конечно, относится к попытке связи на тонком плане. Что до кино и телефона, в том, что вы говорите, есть определенная толика правды, но, мне кажется, эти и другие новшества могли бы иметь и иной характер, если бы они принимались и использовались в ином духе. Человеческий род не был готов к этим открытиям ни в духовном смысле, ни, если нынешние превратности является знаком, также интеллектуально. Эстетический упадок вызван, вероятно, другими причинами; разочарованный идеализм в своем отшатывании порождает свою противоположность, сухой и циничный интеллектуализм, который отказывается быть жертвой обмана идеала, романтического ли, эмоционального ли, или чего-то еще, более высокого, чем резон, продвигающийся светом здравого смысла. Асуры прошлого были, в конечном итоге, скорее, большими существами; что до нынешних, они – не реальные Асуры, а существа более низкого витального мира, неистовые, жестокие и низкие, но, в первую очередь, узколобые, невежественные и темные. Но циничный узкий интеллектуализм этого рода, который так буйно расцвел сейчас, не задержится – он готовит свой собственный конец своей сухостью, – люди начинают чувствовать нужду в новых источниках жизни.

*

239

Не думаю, что два эти ваши вопроса очень важны с точки зрения духовной садханы.

1. Вопрос о науке и духовности еще стоял лет двадцать назад и занимал умы людей в начале двадцатого века, но сейчас он устарел. Наука сама пришла к выводу, что она не может, как она когда-то надеялась, определить, чем является истина вещей или их реальная природа, или что стоит за физическими феноменами; она может иметь дело лишь с процессом в физических вещах, тем, как они случаются или в каких направлениях человек может заниматься ими и использовать их. Другими словами, поле физической науки уже ясно очерчено и ограничено, и вопросы о Боге или окончательной Реальности, или о других метафизических или духовных проблемах находятся вне него. Это, по крайней мере, касается всей континентальной Европы, и лишь в Англии и Америке еще имеет место попытка рассуждать об этих вещах на базисе физической науки.

Так называемые ученые, которые имеют дело с разумом и людьми (психологи и др.), настолько зависят от физической науки, что не могут пройти дальше ее узких границ. Если наука должна повернуть свое лицо к Божеству, это должна быть новая наука, еще не развитая, которая имела бы дело непосредственно с силами мира жизни и Разума и тем достигала бы того, что находится за пределами Разума; но сегодняшняя наука этого сделать не может.

2. С духовной точки зрения такие временные феномены, как поворот образованных индусов к материализму, не имеют большого значения. Всегда были периоды, когда разум наций, континентов и культур поворачивался к материализму от всякой духовной веры. Такие периоды имели место в Европе девятнадцатого века, но, обычно, они непродолжительны. Западная Европа уже утратила свою веру в материализм и ищет чего-то иного – либо возврата к старым религиям, либо пытается нащупать что-то новое. Россия и Азия проходят сейчас через ту же материалистическую волну. Эти волны приходят из-за их определенной необходимости для развития человечества – чтобы разрушить оковы старых форм и расчистить место для новой истины и новых форм истины и деятельности как в жизни, так и для того, что находится за пределами жизни.

*

240

Я думаю, что Х основывает свои идеи на попытке Джинса, Эддингтона и других английских ученых втиснуть метафизические истины в научные факты; нужно, чтобы он полностью оценил возражения более строго научных умов против такой смеси. Более того, духовный поиск обладает своим собственным накопленным знанием, которое ни в малейшей степени не зависит от теорий или открытий науки в чисто физической сфере. Попытка Х, подобно попытке Джинса и других, является реакцией против незаконных попыток некоторых ученых умов девятнадцатого века и многих других, пользующихся маршем научных открытий, дискредитировать или ликвидировать религиозный дух, а также дискредитировать метафизику как пустое многословие, возвеличивая науку как единственный ключ к истине вселенной. Но, я думаю, эта позиция сейчас мертва или находится на последнем издыхании; ученые признают, как вы отмечаете, границы своей сферы. Могу заметить, что конфликт между религией и наукой никогда не возникал в Индии (кроме как в дни европейского образования), потому что религия не вмешивалась в научные открытия, а ученые не ставили под сомнение религиозную или духовную истину, поэтому они держались обособленных, но не противостоящих линий.

*

241

Дефект, содержащийся в том, что Х пишет о Науке, похоже, проистекает от его упорного нежелания отказаться от идеи, что Наука все еще является материалистической или, по крайней мере, что ученые, кроме Джинса и Эддингтона, являются материалистами. Однако факты говорят обратное. Большинство ученых континента сейчас уже отказались от идеи, что Наука может объяснить основы существования. Они придерживаются того, что Наука занимается лишь процессом, а не основами. Они провозгласили, что решение великих вопросов, которыми интересуется философия и религия, делом Науки не является и невозможно ее средствами. Это – огромная перемена, к которой привело самое недавнее развитие Науки. Сама же Наука сейчас не является ни материалистической, ни идеалистической. Камень, на котором был построен материализм и который в 19-м веке казался непоколебимым, сейчас был разбит вдребезги. Материализм сейчас стал философской спекуляцией, как и любая другая теория; он не может претендовать на то, чтобы его воздвигли на фактах и выводах Науки как на своего рода библейском авторитете. Эта перемена может ощущаться теми, кто, как и я сам, вырос в дни абсолютного правления материализма в 19 столетии. Путь, который был перекрыт почти полностью, кроме как для бунтарей, лежит сейчас, широко открытый духовным истинам, духовным идеям, духовным переживаниям. Это – настоящая революция. Ментализм является лишь придорожной гостиницей, но ментализм и витализм сейчас вполне возможны как гипотезы, основанные на фактах существования, научных фактах, равно как и любых других. Факты Науки никого не вынуждают принимать какое-то конкретное философское направление. Сейчас они нейтральны и равно могут использоваться как одной стороной, так и другой, хотя большинство ученых считает это недопустимым. Никто здесь не говорит, что новые открытия Физики подтверждают идеи религии или церкви; они просто показывают, что Наука утратила свой былой материалистический догматизм и революционная перемена уносит ее от старых причалов.

Это та перемена, которую я ожидал и предсказывал в своих поэмах первого тома Аханы, в “Видении Науки” и “В лунном свете”.

*

242

Боюсь, я утратил всякий интерес к этим спекуляциям; я занят вещами слишком серьезными, чтобы тратить время на эти неубедительные умствования. Я не имею ничего против, если восторжествует ваша точка зрения и сбросит догматизм материалистической науки с его трона, откуда он полвека победоносно отвергал всякую мысль, превосходящую его собственные узкие границы, как простую словесную метафизику, мистицизм и вздор. Очевидно, если бы в материальном мире могли существовать только материальные энергии, жизнь божественная на земле была бы невозможна. Просто метафизическая “ловкость ума”, как кто-то мог бы назвать это, не может служить оправданием отрицанию со стороны науки и конкретного здравого смысла. Я думаю, что многие ученые умы континента признали, что наука не может больше требовать права решать, чем является подлинная реальность вещей, что у науки нет средств для этого и что она может лишь открывать и описывать ход, процесс операций материальной Силы на физической поверхности вещей. Это открывает широкий простор для более высокой мысли и спекуляции, духовного опыта и даже мистицизма, оккультизма и всех тех более великих вещей, в которые почти все утратили веру как в невозможный нонсенс. Таково было положение дел, когда я находился в Англии. Если оно должно вернуться или если Россия и ее диалектический материализм должны повести мир, хорошо, судьбе нужно повиноваться, а жизнь божественная должна оставаться довольной, ожидая, вероятно, иного тысячелетия. Но мне не нравится идея, что наша периодика должна стать ареной для борьбы такого рода. Вот и все. Я пишу под впечатлением вашей более ранней статьи, посвящавшейся этой теме, поскольку не познакомился внимательным образом с более поздними; готов предположить, что они могут быть достаточно убедительными и что я признаю свою собственную позицию ошибочной, что только такой упрямый мистик может еще верить в такое завоевание Материи Духом, как осмелился думать я. Но я и есть такой упрямый мистик, поэтому если я соглашусь на публикацию вашего мнения по данному вопросу в одном из наших собственных журналов, я обязан буду вернуться к предмету, к которому я утратил всякий интерес, и писать, чтобы снова подтвердить свою позицию и дать бой претензиям материалистической Науки на право провозглашать свои суждения обо всем в той области, где она не имеет ни средств для исследования, ни какой-либо другой возможности сделать сколь-нибудь ценный вывод. Практически, я, вероятно, должен был бы переписать Жизнь Божественную в ответ на подобное “отрицание материалиста”! Это единственное объяснение, не говоря о необходимости потратить много времени на этот предмет, которое я могу дать моему долгому и разочаровывающему молчанию.

17.05.1949

*

243

Я знаю это русское объяснение недавней тенденции к духовности и мистицизму, что она – феномен капиталистического общества в период его упадка. Однако видеть экономическую причину, сознательно или несознательно, во всех феноменах истории человечества – это часть большевистского евангелия, рожденного от заблуждения Карла Маркса. Человеческая природа не так проста, в ней есть много линий, и каждая линия рождает к жизни какую-то потребность. Духовная или мистическая линия – одна из них; и человек старался удовлетворить ее различными путями, суевериями всех сортов, невежественной религиозностью, спиритизмом, демонизмом и т.д., в своих наиболее интеллектуальных частях – духовной философией, более высоким оккультизмом и прочим, в самых высоких – объединением со Всем, Вечным, Божеством. Тенденция к духовным поискам появилась в Европе вместе с отходом от научного материализма девятнадцатого века, с неудовлетворенностью от претендующего на вседостаточность разума, интеллекта и с ощущения чего-то более глубокого. Это был предвоенный феномен, начавшийся, когда угрозы коммунизма не было и капиталистический мир находился на высоте дерзкого успеха и триумфа, и пришел он, скорее, как бунт против материалистической буржуазной жизни и ее идеалов, а не как попытка сохранить или санкционировать ее. Ему одновременно способствовал и противился послевоенный крах иллюзий – противился, ибо послевоенный мир вернулся или к цинизму и жизни чувств, или к движениям, подобным фашизму и коммунизму; способствовал, потому что благодаря более глубоким умам неудовлетворение идеалами прошлого или настоящего, ментальными, витальными или материальными решениями проблем жизни возросло и лишь духовный путь оставался. Правда, европейский ум, имея мало знания об этих вещах, развлекался с такими витальными блуждающими огоньками, как спиритизм или теософия, или возвращался к прежней религиозности; но более глубокие умы, о которых я говорю, либо проходили мимо, либо проходили через это в поисках более великого Света. У меня был контакт со многими, и вышеозначенные тенденции мне совершенно ясны. Они приезжали изо всех стран, и лишь немногие – из Англии или Америки. Россия – иное дело; в отличии от других, она медлила в средневековой религии и не прошла ни через такой период бунта – поэтому когда бунт пришел, он был, естественно, антирелигиозным и атеистическим. Лишь когда эта фаза завершилась, российский мистицизм смог взять не узкое религиозное, а духовное направление. Это правда, что мистицизм à revers, перевернутый с ног на голову, создал Большевизм, а его усилие, скорее, – кредо, чем политическую тему, и поиски, скорее, райского секрета золотого века на земле, чем строительства чисто общественной структуры. Но, по большей части, Россия пытается создать на коммунистической основе все то, чего идеализм девятнадцатого века надеялся достичь – и потерпел неудачу – среди или против индустриального соревнующегося окружения. Достигнет ли эта попытка успеха, лучше оставить решению будущего – ибо сейчас она сохраняет достигнутое лишь с помощью продолжающегося жестокого и насильственного контроля.

*

244

Отрывок⁹ из Иша Упанишад является, конечно, более широким заявлением о природе универсального существования, чем теория Эйнштейна, которая ограничена физической вселенной. Вы также можете вывести более широкий закон относительности из этого стиха. С этой точки зрения – ибо он содержит гораздо больше – он означает, что абсолютная Реальность существует, но она недвижима и всегда одна и та же, универсальное движение является движением сознания в этой Реальности, чью истину одно лишь Трансцендентальное может уловить, которая самоочевидна Тому, тогда как понимание ее Богами (разумом, чувствами и т.д.) неизбежно будет несовершенным и относительным, поскольку они могут пытаться последовать, но ни один из них не может реально овладеть (понять или уловить) ту Истину, поскольку каждый ограничен своей собственной точкой зрения,¹⁰ недостаточным инструментарием или способностью сознания и т.д. Это – известная позиция индийского или, по крайней мере, ведантического ума, который считал, что наше знание, восприятие и переживание вещей в мире и самого мира неизбежно должно являться vyāvahārika, относительным и лишь практическим или прагматическим – так провозгласил Шанкара, – в действительности, иллюзорным знанием; реальная Истина вещей лежит за пределами нашего ментального и чувственного сознания. Эйнштейновская относительность является научным, а не метафизическим заявлением. Ее форма и сфера – иные; но, я полагаю, если вернуться от нее и пройти за ее пределы к ее эссенциальному значению, к реальной причине, почему это так, ее можно связать с этим ведантическим выводом. Но чтобы объяснить это интеллекту вы должны пройти через весь процесс, чтобы показать, как эта связь возникает – она не самоочевидна.

Что до Джинса, многие могли бы сказать, что его выводы совершенно незаконны. Закон Эйнштейна является научным обобщением, основанным на определенных относительных вещах, свойственных области физики, и если он ценен, то ценен в границах этой области или, если угодно, во всех владениях научного видения и измерения физических процессов и движений; но как можете вы трансформировать его сразу в метафизическое обобщение? Это было бы прыжком через весьма широкую пропасть – или насильственной трансформацией одной вещи в другую, ограниченного физического результата в неограниченную всеохватывающую формулу. Я не очень точно знаю, к чему реально сводится закон Эйнштейна, но означает ли он нечто большее, чем то, что наши научные измерения времени и других вещей в условиях, в которых они должны проводиться, являются относительными, потому что подчинены неизбежной помехе со стороны этих условий? Что из этого следует метафизически – если отсюда вообще что-то следует, – должны решать метафизики, а не ученые. Ведантическая позиция заключалась в том, что сам Разум (как и чувства) является ограниченной силой, созидающей свои собственные репрезентации, конструкции, формулы и навязывающей их Реальности. Это – гораздо большее и сложное дело, спускающееся к самим корням нашего существования. Сам я думаю, что есть много положений, принятых современной Наукой, которые имеют тенденцию поддерживать это видение – хотя по природе вещей они не могут быть достаточны для его доказательства.

Я высказал лишь возражения; сам я вижу определенные фундаментальные истины, лежащие в основе всех владений и одну Реальность всюду. Но существует также и великое различие в используемых инструментах и способах исследования, которым следуют искатели, идущие по этим разным путям (физическому, оккультному и духовному), и для интеллекта, по крайней мере, границу между ними еще предстоит провести. Можно отыскивать аналогии, но вполне можно сказать, что Наука не может быть использована для сбора или подтверждения результатов духовного знания. Другую сторону тоже можно поддержать, и лучше, чтобы прозвучали обе – поэтому все сказанное не предназначалось для того, чтобы обескуражить ваш тезис.

*

245

Откуда сэр Джеймс Джинс или какой-либо другой ученый знает, что это возникновение жизни было “простой случайностью” или что во вселенной жизни больше нигде нет, или что жизнь где угодно или должна быть точно такой же и протекать в тех же условиях, что и жизнь здесь, или ее вообще быть не может. Это – просто ментальные спекуляции, лишенные какой-либо убедительности. Жизнь могла бы быть случайной, лишь если бы и весь мир был случайным – вещью, созданной Случаем и Случаем управляемой. Не стоит тратить время на подобную спекуляцию, ибо она – сиюминутный мыльный пузырь.

Материальная вселенная есть лишь фасад необъятного здания, в котором есть свои структуры позади нее, и лишь зная целое можно обладать каким-то знанием о материальной вселенной. За нею есть витальный, ментальный и духовные уровни, которые наделяют материальный его значением. Если земля является единственным полем духовной эволюции в Материи (предположив это), тогда она должна быть частью тотального замысла. Идея, что все остальное должно быть пустыней – это идея человеческая, которая не волнует Космический Дух, чье сознание и жизнь есть всюду, в камне и пыли так же, как и в человеческом интеллекте. Но это – спекулятивный вопрос, который совершенно чужд нашей практической цели. По нам, это развитие духовного сознания в человеческом теле, вот что важно.

В этом развитии есть стадии – вся истина не может быть известна, пока все не пройдены и не началась последняя. Стадия, на которой вы находитесь, является той стадией, на которой начинает реализовываться сам, свободный ото всякого воплощения и не зависящий от воплощения для своего вечного существования. Поэтому это естественно, что вы ощущаете воплощение чем-то совершенно подчиненным и, как Джинс – земную жизнь, почти случайным. Именно из-за этой стадии майявадины, принимая ее за финальную, думают о мире, как об иллюзии. Но это – только стадия путешествия. За пределами Себя, статичного, отдельного, бесформенного, есть более великое Сознание, в котором Тишина и Космическая Активность объединяются, но в другом знании, чем в запертом стенами неведения воплощенного человеческого существа. Этот Сам – лишь один аспект Божественной Реальности. Это когда кто-то достигает этого более великого Сознания, космическое существование, форма, жизнь и разум больше не представляются ему случайными, а обретают свое значение. Там даже есть две стадии, надментальная [overmental] и супраментальная [supramental], и пока не достигнута последняя, полная истина существования не может стать всецело реальной для сознания. Наблюдайте переживаемое и знайте, что оно имеет свою ценность и свою необходимость в качестве стадии, но не принимайте переживание стадии за финальное знание.

*

246

Я недостаточно читал его [Бергсона], чтобы высказываться. Насколько я знаю, он, похоже, имел какое-то восприятие динамичной созидательной интуиции, вовлеченной в Жизнь, но не подлинной супрарациональной интуиции свыше. Если так, его Интуиция, которую он принимал за единственную тайну вещей, является лишь вторичной манифестацией чего-то трансцендентального, которое и само является лишь “лучами Солнца”.

*

247

Нет, это [“Élan¹¹ vital” Бергсона] – не супраментал. Но “интуиция” Бергсона, похоже, является Интуицией Жизни, которая, конечно, представляет из себя супраментал, фрагментированный и модифицированный, чтобы действовать как Знание в “Жизни-в-Материи”. Я не могу утверждать это со всей определенностью, но именно такое впечатление это произвело на меня.

*

248

Он [Бергсон] видит Сознание (Чит) не в его эссенциальной истине, а как созидательную Силу равную своего рода трансцендентальной Энергии-Жизни, нисходящей в Материю и действующей там.

*

249

[Élan¹² vital:] Не Саччидананда, а Чит-Шакти под видом Пранашакти. Бергсон, я полагаю, является виталистом (в противоположность материалисту с одной стороны и идеалисту – с другой) с сильным восприятием Времени (во времена Упанишад они спекулировали, не является ли Время Брахманом, и некоторые школы придерживались этой идеи). Поэтому для него Брахман = Сознанию-Силе = Силе-Времени = Силе-Жизни. Но последние две он видит отчетливо, тогда как первые, являющиеся реальной вещью за творением, он видит смутно.

*

250

Инстинкт и интуиция, как они описываются им [Бергсоном], являются витальными, но можно развить соответствующую ментальную интуицию, и именно это он, похоже, внушает – и она зависит не от мысли, а от своего рода прямого контакта с вещами. Это – не совсем мистицизм, хотя и первый шаг к нему.

*

251

Я полагаю, что Бергсон должен знать, что “мистики” говорят об этом, и он уже сделал свою интерпретацию этого или дал ему свою оценку. Поэтому ваше указание не произведет на него ни малейшего впечатления. Он скажет: “Я уже все знаю об этом”.

*

252

Эти экстраординарные происшествия, которые выходят за рамки обычного хода физической Природы, часто случались в Индии и повсеместно известны; они сродни тому, что в Европе называют феноменами полтергейста. Ученые не говорят или не думают о таких сверхъестественных событиях или делают это, лишь чтобы высказать свое презрение в их адрес или чтобы разъяснить, что они являются просто трюками детей, изображающими сверхъестественные проявления.

Научные законы дают лишь схематический отчет о материальных процессах Природы – они могут использоваться как ценная схема для воспроизведения или расширения по желанию материального процесса, но, очевидно, они не могут дать отчет о самой вещи. Вода, например, является не просто кислородом и водородом, сложенными вместе – комбинация есть просто процесс или устройство, что служит для того, чтобы стала возможной материализация новой вещи, называемой водою; чем в действительности является эта новая вещь – иной вопрос. В действительности, существуют разные планы субстанции, грубый, тонкий и более тонкий, возвращающийся к тому, что называется каузальной (Карана) субстанцией. Более грубое может быть переведено в более тонкое состояние, а тонкое – в грубое состояние; это считается дематериализацией и новой материализацией. Это – оккультные процессы, вульгарно рассматриваемые как магия. Обычно маг ничего не знает о том, как и для чего он делает то, что он делает, он просто заучил формулу или процесс, или же контролирует элементарных существ более тонких состояний (планов или миров), которые делают что-то для него. Тибетцы часто пользуются оккультными процессами; если вы просмотрите книги мадам Дэвид Нил, которая жила на Тибете, вы получите представление об их осведомленности в этих вещах. Но тибетские ламы знают кое-что о законах оккультной (ментальной и витальной) энергии и знают, как можно заставить ее воздействовать на физические вещи. Это уже что-то, что превосходит простую магию. Прямое воздействие силы разума или силы жизни на Материю можно увеличивать почти неограниченно. Нужно помнить, что Энергия фундаментально одна на всех планах, лишь принимает все более и более плотные формы; поэтому нет ничего a priori невозможного в прямом воздействии энергии разума или энергии жизни на материальную энергию и субстанцию; и коль они воздействуют, они могут заставить материальный объект делать вещи или, скорее, могут проделывать с материальным объектом то, что было бы для этого материального объекта в его обычном состоянии или “законе” непривычно, а потому внешне невозможно.

Я не вижу, как космические лучи могут объяснить происхождение Материи; это подобно объяснению сэра Оливера Лоджи появления жизни на земле тем, что она была занесена с других планет; это лишь отодвигает проблему на один шаг назад – ибо возникает вопрос, а как начали существование сами эти космические лучи? Но это – факт, что Агни является базисом форм, как давным-давно указала Санкхья, т.е. огненный принцип в трех силах – излучения, электрической и газообразной (ведическая троица Агни) – является агентом в продуцировании жидких и твердых форм того, что называется Материей.

Ясно, что неспециалист не может делать эти вещи, если только он не обладает прирожденной “психической”¹³ (то есть оккультной) способностью, но и тогда он должен изучить закон этой вещи, прежде чем сможет использовать ее по желанию. Всегда можно использовать духовную силу или силу разума, или силу воли, или определенного рода витальную энергию, чтобы воздействовать на людей, вещи и события; но необходимы знание и большая практика, прежде чем эта способность перестанет быть случайной и ее можно будет сознательно использовать по своей воле и совершенно. Даже тогда “иметь контроль надо всем материальным миром”, – сказано слишком громко, локальный и частичный контроль более возможен или, более широко, определенные виды контроля над Материей.

*

253

Весь мир, согласно науке, есть ничто иное, как игра Энергии – материальной Энергии, как ее называют; но сейчас сомневаются, существует ли Материя, научно говоря, иначе, чем как феномен Энергии. Весь мир, согласно веданте, есть игра силы духовной энергии, силы изначального сознания, Майя ли это, или Шакти, реален ли результат, или иллюзорен. В мире, насколько он касается человека, мы осознаем лишь энергию разума, энергию жизни, энергию в Материи; но считается, что позади них есть также и духовная энергия, из которой произошли они. Все вещи, в любом случае, являются результатами Шакти, энергии или силы. Нет деятельности без Силы или Энергии, выполняющей деятельность и приносящей ее результаты. Далее, любое, что не имеет Силы в себе, является либо чем-то мертвым, либо чем-то нереальным, либо чем-то инертным и безрезультатным. Если такой вещи, как духовное сознание, нет, тогда не может быть и реальности йоги, и если нет йогической силы, духовной силы, йога шакти, тогда йога тоже не может быть эффективной. Йогическое сознание или духовное сознание, которое не имеет энергии или силы в себе, может и не быть мертвым или нереальным, но оно будет, совершенно очевидно, чем-то инертным, неэффективным или безрезультатным. Равно и человек, который претендует на роль йогина или Гуру и не имеет духовного сознания или силы в своем духовном сознании – йогической силы или духовной силы – выдвигает ложную претензию и является либо шарлатаном, либо обманывающим себя глупцом; и еще в большей степени он является таковым, если, не имея духовной силы, он претендует на то, что он проложил путь, которому другие могут последовать. Если йога является реальностью, если духовность есть нечто лучшее, чем иллюзия, тогда должна быть и такая вещь, как йогическая сила или духовная сила.

Очевидно, если духовная сила существует, она должна быть способна приводить к духовным результатам – поэтому нет ничего иррационального в том, что садхаки говорят, что они чувствуют силу Гуру или силу Божества, работающую в них и ведущую к духовному осуществлению и переживанию. Так это или нет в том или ином конкретном случае – вопрос персональный, но это заявление не может рассматриваться как per se не заслуживающее доверия и явная ложь, поскольку подобное невозможно. Далее, если это правда, что духовная сила является изначальной и остальные происходят от нее, тогда не будет иррациональным и предположение, что духовная сила может привести к ментальным результатам, витальным результатам, физическим результатам. Она может действовать через ментальную, витальную или физическую энергию и через те средства, которые эти энергии используют, либо она может прямо воздействовать на разум, жизнь или Материю как на поле своей собственной особой и непосредственной деятельности. Любое, prima facie, возможно. В случае излечения болезни, кто-то может болеть два дня, неделю, страдая от боли и жара, он не принимает лекарства, но, в конце концов, просит средств избавления от болезни у своего Гуру; на следующее утро он встает здоровым, сильным и энергичным. Он имеет, по крайней мере, какое-то основание думать, что на него и в него была направлена сила и что это действовала духовная сила. Но в другом случае могут использоваться лекарства и одновременно призываться духовная сила в помощь материальным средствам, ибо известен тот факт, что лекарства могут помочь, а могут и не помочь – здесь нет никакой гарантии. Здесь для внешнего наблюдателя (не для использующего силу, не для врача и не для больного) остается неясным, был ли больной вылечен только лекарствами или духовной силой, тогда как лекарства служили только инструментом. Возможно и то, и другое, и нельзя сказать, что раз использовались лекарства, работа духовной силы per se не заслуживает доверия и является заведомой ложью. С другой стороны, врач может почувствовать силу, работающую в нем и ведущую его, или он может увидеть быстрое выздоровление пациента, которое, согласно медицинской науке, невозможно. Пациент может ощущать силу, работающую в нем и несущую здоровье, энергию, быстрое излечение. Использующий силу может наблюдать результаты этого, видеть исчезновение симптомов, над которыми он работал, те, на которые он не воздействовал, возрастают, пока он не поработает и с ними, и сразу уменьшаются после этого, он может видеть, как доктор работает в соответствии с его невысказанными внушениями, и т.д. и т.п., пока лечение не завершится. (С другой стороны, он может видеть силы, работающие против лечения, и прийти к выводу, что духовная сила должна довольствоваться отступлением болезни или неполным успехом. ) Благодаря всему этому, врач, пациент или использующий силу убеждаются, что излечение, по крайней мере отчасти или даже фундаментально, обязано духовной силе. Их опыт, конечно, ценен только для них самих, не для внешнего рационального наблюдателя. Но последнее не дает логического права сказать, что их опыт невероятен и непременно ложен.

Другой момент. Из этого не следует, что духовная сила либо должна достигать успеха во всех случаях, либо, если она успеха не достигает, это является доказательством, что ее не существует. Этого нельзя сказать ни о какой силе. Сила огня должна сжигать, но есть вещи, которые не горят; в определенных условиях он не может даже обжечь подошвы человека, который разгуливает босиком по раскаленным докрасна углям. Это не доказывает, что огонь не может обжигать или что такой вещи, как сила огня, Агни Шакти, не существует.

У меня нет времени написать больше; но это необязательно. Моя цель состояла не в том, чтобы показать, что нужно верить в духовную силу, а в том, чтобы показать, что вера в нее не обязательно является заблуждением и что эта вера может быть как возможна, так и рациональна.

*

254

Невидимая Сила, приводящая к ощутимым и внутренним, и внешним результатам, является всем средством йогического сознания. Ваш вопрос о йоге, приносящей просто ощущение Силы без какого-либо результата, был, в действительности, очень странным. Кто может довольствоваться такой бесполезной галлюцинацией и называть ее Силой? Если бы мы не имели тысячи переживаний, показывающих, что Сила внутри может изменить разум, развить его силы, добавить новые, поднять на новый уровень знания, власти над витальными движениями, изменить характер, влиять на людей и вещи, контролировать состояния и функции тела, воздействовать как конкретная динамичная Сила на другие силы, модифицировать события и т.д. и т.п., мы не говорили бы о ней так, как говорим. Более того, не только по своим результатам, но и в своих движениях эта Сила осязаема и конкретна. Когда я говорю об ощущении Силы или Энергии, я имею в виду не какое-то просто смутное ощущение ее, а ощущение конкретное и, следовательно, то, что ее можно направлять, манипулировать ею, наблюдать ее движение, осознавать ее массу и интенсивность и, аналогичным образом, массу и интенсивность других, возможно, противостоящих сил; все эти вещи возможны и обычны благодаря развитию йоги.

Это – не та Сила, если это не супраментальная Сила, что действует, невзирая на условия и границы. Условия и границы, в которых йога или садхана должны осуществляться, не являются произвольными или чьим-то капризом; они обусловлены природой вещей. Йогическая сила должна считаться с ними, а также с волей, восприимчивостью, согласием, самораскрытием и сдачей садхака, если только она не получает санкцию от Всевышнего не обращать на них внимания и добиться осуществления, но такая санкция дается экономно. Лишь если супраментальная Сила приходит полностью вниз, не просто шлет свои влияния через надразум, все может быть радикально повернуто к этому – ибо тогда санкция не была бы редкостью. Ибо работал бы Закон Истины, не уравновешиваемый постоянно законом Неведения.

Все же, йогическая сила всегда ощутима и конкретна – как я описал это, и приводит к ощутимым результатам. Но она невидима – не как удар автомобиля, сбившего кого-то, который сразу может быть воспринят физическими чувствами. Как может просто физический разум знать, что она есть и действует? По результатам? Но откуда он может знать, что это – результаты йогической силы, а не чего-то еще? Возможно одно из двух. Либо нужно позволить сознанию идти внутрь, начать осознавать внутренние вещи, убедиться в переживании незримого и супрафизического; и тогда благодаря переживанию, благодаря раскрытию новых способностей вы начнете осознавать эти силы и видеть их, прослеживать и использовать их деятельность точно так же, как и ученый, использующий незримые силы Природы. Либо нужно иметь веру, наблюдать, раскрывать себя, и тогда вы начнете видеть, как что-то происходит, замечать, что когда призывается Сила, со временем появляются и результаты, затем еще раз, снова и снова, все более ясные и ощутимые результаты, все более частые, осязаемые, возрастает ощущение и осознание работающей Силы – пока переживание не станет повседневным, регулярным, нормальным, полным. Это – два главных метода, один внутренний, изнутри вовне, другой внешний, извне, когда внутренняя сила вызывается вовне, пока она не проникнет во внешнее сознание и не станет там зрима. Но ни то, ни другое не может быть сделано, если постоянно упорствовать на позиции экстраверта, на одной только внешней конкретности и отказываться присоединить к ней конкретность внутреннюю – или если физический разум на каждом шагу затевает танец сомнения, не дающий развиваться растущему переживанию. Даже ученый, пекущийся о своем эксперименте, не достигал бы успеха, если бы он позволял своему уму так поступать.

*

255

Конкретно? Что вы имеете в виду под конкретным? Духовная сила обладает своей собственной конкретностью; она принимает форму (как поток, например), которую осознают и могут направлять совершенно конкретно на любой выбранный объект.

Это – констатация того факта, что духовному сознанию присуща сила. Но существует также и такая вещь, как использование по своему желанию любой тонкой силы – она может быть духовной, ментальной или витальной – для достижения определенного результата в чем-либо в мире. Точно так же, как есть волны невидимых физических сил (космические волны и др.) или потоки электричества, так есть и мысле-волны, потоки мысли, волны эмоций – например гнева, горя и др., – которые выплескиваются наружу и поражают других, тогда как те даже не знают, откуда они пришли к ним или что они вообще пришли к ним, они чувствуют лишь результат. Тот, у кого оккультные или внутренние чувства пробуждены, может почувствовать их входящими или затопляющими его. Влияния, хорошие или плохие, могут распространятся таким образом; это может происходить без умысла и естественно, но возможно и намеренное их использование. Возможна также и намеренная целенаправленная генерация силы, духовной или иной. Возможно использование осуществляющей исполнительной воли или идеи, действующей прямо без помощи какого-либо внешнего действия, речи или другого инструмента, что неконкретно в этом смысле, но, все равно, эффективно. Эти вещи – не фантазии, не иллюзии, не обман, а подлинные феномены.

*

256

21.01.1936 ▪  Ниродбаран ▪  Полный текст письма см.здесь

Тот факт, что вы не чувствуете силу, не доказывает, что ее нет. Паровая машина не чувствует силу, которая движет ею, но эта сила там есть. А человек – не паровая машина? Он немногим лучше, поскольку осознает лишь какое-то пузырение на поверхности, которое он называет “собой” и абсолютно не осознает подсознательные, сублиминальные, суперсознательные силы, движущие им. (Это – факт, который все больше и больше устанавливается современной психологией, хотя его связывают лишь с низшей силой, а не с верхней, – поэтому вы не должны воротить свой рациональный нос от него. ) Он щебечет интеллектуально (= глупо), рассуждая о поверхностных результатах и относит их на счет “благородного себя”, игнорируя тот факт, что его благородный сам скрыт далеко от его зрения за вуалью его тускло искрящегося интеллекта и за клубящимся туманом его витальных чувств, эмоций, импульсов, ощущений и впечатлений. Поэтому ваш аргумент в высшей степени абсурден и тщетен. Наша цель – вынести тайные силы, высвободить их, чтобы вместо каких-то теней или проблесков из-за вуали, или вообще полного их заточения, они могли “литься вниз” и “втекать реками”. Но ожидать этого сразу – самонадеянное требование, которое указывает на нетерпеливое неведения и неопытность. Если сперва падают лишь отдельные их капли, этого достаточно, чтобы оправдать веру в грядущий ливень. Вы допускаете, что раз-другой вы чувствовали “силу, приходящую вниз и высвобождающую поэму из меня” (ваше мнение о том, что она ценна или или нет не стоит и цента, это пусть провозглашают другие). Этого достаточно, чтобы разнести вашу Джеремиаду на черепки; это доказывает, что силы была и есть, что она работает, и только ваш геркулесов труд мешает вам почувствовать это.

Все же, эти капли заверяют в возможности ливня. Нужно лишь продолжать и своим терпением заслужить ливень, а если не говорить о заслуге, продолжать до его достижения. В самой йоге переживание является обещанием и предвкушением, но оно будет прерывистым, пока природа не станет готова для осуществления. Это – феномен, известный каждому йогину, когда он оглядывается на свой прошлый опыт. Такими были прежде краткие визиты к вам Ананды. Неважно, если у вас нет настойчивости пиявки; пиявка – не единственно возможный тип йогина. Если вы можете как-то держаться и упорствовать, этого достаточно. Тот факт, что вы не являетесь Шри Ауробиндо (кто сказал, что вы были?) совершенно неуместен. Нужно лишь быть собой разумным образом и стряхнуть горб, если он есть, или позволить ему быть стряхнутым, не цепляясь за него с “пьявочной цепкостью”, достойной лучшего применения.

Все остальное — мрачное вещество тамасичного эго. Как есть раджасичное эго, которое выкрикивает: “Что я за великолепный могучий возвышенный божественный индивид, уникальный и бесподобный” (конечно, есть градации в громкости), так есть и tтамасичное эго, которое пищит: “Что я за жалкое, безнадежное, ничего не стоящее, неспособное, бездарное и уникально невозможное создание, – все, все велики, Ауробиндо, Дилипы, Анилкумары (велики своей несравненной способностью чтения новелл и самодовольства, согласно вам), но я, о я, о я!” Это — ваш стиль. Это — тамасичное  эго (конечно, оно выражает себя разным образом в разное время, я только воспроизвожу вашу нынешнюю интонацию), которое ответственно за то, что входит Человек Горестей. Все это – вздор — вещество, сделанное, чтобы извинить удовольствие от лености, меланхолии и безнадежности. Вы находитесь в этом болоте прямо сейчас, потому что вы спустились верно и полно в инертную тупость и  смерть-в-трясине вашего физического сознания, которое, я допускаю, является тем еще образчиком! Но то то же, в конце концов, относится и к [физическому сознанию] каждого, только имеют место разные образчики. Что делать? Выкопайте себя, если можете; если не можете, просите, чтобы вам бросили веревку, и ждите, когда придет помощь. Если Бог знает, что случиться, когда спуститься Милость, этого достаточно, не так ли? То, что вы не знаете, это факт, который может быть для вас сбивающим с толку — хорошо, для вашего разума, но он не имеет огромного значения — ничуть не больше, чем ваша предполагаемая непригодность. Кто вообще был пригоден, в этих  материях — пригодность и непригодность являются только манерой говорить; человек непригоден и плохопригоден (поскольку это касается духовных вещей) – в своей внешней природе. Но внутри есть душа, а свыше есть Милость. “Это все, что вы знаете или должны знать” и, если не знаете, что ж, даже тогда вы должны по крайней мере хоть как-то доковылять до пути и оставаться на нем, пока не протащитесь по нему достаточно далеко, чтобы пробудиться к знанию. Аминь.

*

257

Об этих вещах нужно не говорить, а держать их под покровом... Даже в обычных, недуховных вещах деятельность невидимых или субъективных сил может быть поставлена под сомнение и обсуждаться без какой-либо материальной определенности в дискуссии, тогда как духовная сила незрима и сама по себе, и в своей деятельности. Поэтому бесполезно доказывать, что такие-то и такие-то результаты были следствием деятельности духовной силы. Каждый должен сам формировать свое представление о ней, ибо ее признание не может быть результатом доказательств или аргументов, признание ее возможно только как результат опыта, веры или той проницательности в более глубоком сердце или более глубоком уме, которая смотрит за зримые поверхности и видит то, что находится за ними. Духовное сознание не утверждается таким образом, оно может заявлять истину о себе, но не сражаться за персональное приятие. Общая и имперсональная истина о духовной силе – это иная материя, но я сомневаюсь, пришло ли время для этого и будет ли она понята просто рассуждающим умом.

*

258

Если бы я писал об этом с йогической точки зрения, даже на логической основе, это часто вступало бы в конфликт с бытующими мнениями, например, о чудесах, границах суждений, основанных на чувственных данных и т.д. Я избегаю, насколько это возможно, писать об этих предметах, потому что должен был бы касаться вещей, которые не могут быть поняты иначе, кроме как обращением к данным, отличающимся от данных физических чувств или резона, основанного на них одних. Я должен был бы говорить о законах и силах, не признаваемых умом или физическими чувствами. В своих публичных работах и в своих письмах к садхакам, я не касаюсь этих материй, потому что они выходят за рамки обычного знания и понимания, основанного на нем. Эти вещи известны некоторым, но они, обычно, не говорят о них, тогда как обществу многое из этих вещей, как оно знает их, представляется заслуживающим доверия, многое – нет, но в любом случае, без знания или опыта.

12.1935

*

259

Что до написанного вами о своем переживании и своих идеях, это выглядит так, как если бы все это было просто старыми мыслями и движениями, поднявшимися, как они это часто делают, чтобы сбить садхану с прямого пути. Ментальные реализации и идеи такого рода, в лучшем случае, являются лишь полуправдами и не всегда даже ими; раз кто-то берется за садхану, которая идет за пределы разума, будет ошибкой придавать им излишнее значение. Неправильным приложением они легко могут стать жирной почвой для заблуждения.

Если вы проэкзаменуете идеи, которые пришли к вам, вы увидите, что они совершенно неадекватны. Например:

1. Материя является jaḍa только на поверхности. Как допускает даже современная Наука, Материя является лишь энергией в деятельности, и, как мы в Индии знаем, является силой сознания в деятельности.

2. Пракрити в материальном мире выглядит jaḍa, но это – тоже лишь видимость. Пракрити, в действительности, является сознательной силой Духа.

3. Принесение вниз Духа в Материю не может вести к laya в jaḍa prakṛti. Нисхождение Духа может означать лишь нисхождение света, сознания и силы, не рост несознания и инерции, которые подразумеваются этой jaḍa-laya.

4. Дух уже находится в Материи, как и всюду; это только поверхностное зримое несознание или вовлеченное сознание вуалирует его присутствие. Что мы должны делать, так это пробудить Материю к духовному сознанию, скрытому в ней.

5. То, что мы стремимся принести вниз в материальный мир, это супраментальное сознание, свет и энергию, потому что только это может действительно трансформировать ее.

Если порой и случается рост несознания и инерции, это происходит из-за сопротивления обычной природы духовному изменению. Но обычно, все это поднимается для того, чтобы быть проработано и удалено. Если ему позволить оставаться скрытым и не поднявшимся, трудность никогда не будет преодолена, и никакая реальная трансформация не будет иметь места.

*

260

Если бы в материальной энергии не было созидательной силы, не было бы и материальной вселенной. Материя не несознательна и не лишена динамизма – однако в ней работают вовлеченная сила и сознание. Это то, что сейчас психологи называют бессознательным, откуда все приходит – но она, в действительности, не бессознательна.

*

261

Здесь¹⁴ не нужно ставить определенный артикль перед “качеством”, это изменило бы смысл. Материя в этом отрывке не рассматривается как качество бытия, воспринимаемое чувствами; не думаю, что это имело бы какой-то смысл. Она рассматривается как результат определенной силы и деятельности сознания, которое являет свои формы чувственному восприятию, и именно это качество чувственной воспринимаемости, так сказать, придает им видимость Материи, то есть определенного рода субстанциональности, присущей им самим – но, в действительности, они являются не самосуществующими субстанциональными объектами, а формами сознания. Суть в том, что такой вещи, как самосуществующая Материя, постулируемая Наукой девятнадцатого века, нет.

*

262

Вы рассуждаете по аналогии с вашим очень кабинетным и ограниченным чувственным сознанием и его, скорее, неуклюжими отношениями с событиями в материальном пространстве. Чем, в конце концов, является пространство, если не протяженностью сознательного бытия, в котором Сознание-Сила строит свои собственные окружения? На тонком физическом плане есть не один, а много уровней сознания, и каждый движется в своем собственном бытии, то есть, в своем собственном пространстве. Я сказал, что каждый тонкий план является конгломератом или серией миров. Каждое пространство может в любой точке встречать, пронизывать другое или совпадать с другим; соответственно, в каждой точке встречи или совпадения может быть несколько тонких объектов, занимающих то, что мы, скорее произвольно, можем называть одним и тем же пространством, однако при этом они могут и не состоять в каких-либо действительных отношениях друг с другом. Если там есть установленная связь, это именно многосоставное сознание провидца, в котором место встречи становится зримым, создает ее.

С другой стороны, возможно взаимоотношение между объектами, находящимися в разных областях пространства, соотносимыми друг с другом, как в случае грубо физического объекта и его тонкого прототипа. Здесь вы с большей легкостью можете рассуждать об отношениях между одним пространством и другим.

*

263

Время и Пространство не ограничены, они бесконечны – они являются выражениями протяженности сознания, в котором различные вещи имеют место или организуются в определенной взаимосвязи, последовательности, порядке. Опять же, существуют разные порядки Времени и Пространства; это тоже зависит от сознания. Вечный протяжен во Времени и Пространстве, но он также есть и за пределами всякого Времени и Пространства. Безвременье и Время являются двумя выражениями вечного существования. Безпространственное Вечное – это не одна только неделимая бесконечность Пространства, в нем нет ни близко, ни далеко, нет ни здесь, ни там – Безвременное Вечное не измеряется годами или часами, или эпохами, переживание ее было описано как вечное мгновение. Но для разума это состояние не может быть описано иначе, как отрицаниями, – нужно пройти по ту сторону и постигнуть его.

*

264

Возражение¹⁵ основано на человеческих представлениях о трехмерном пространстве и разделении в пространстве, которые, опять же, основаны на ограниченной природе человеческих чувств. Для некоторых существ пространство является одномерным, для некоторых – двухмерным, для других – трехмерным; но есть также и другие измерения. В метафизике признается, что Бесконечность может быть в точке, а не только в протяженности пространства – точно также, как есть вечность протяженности во Времени, но есть также и Вечность, которая не зависит от Времени, так что она может ощущаться в мгновении – не нужно думать о миллионах и миллионах лет, чтобы постичь ее. Так и жесткое противопоставление Одного Множеству, Одного, который не может быть многим, или Всего, которое составлено путем сложения и не существует само по себе, – это примитивные ментальные представления внешнего конечного разума, которые неприменимы к Бесконечному. Если бы Все носило этот материальный и недуховный характер, привязанный к азбучной арифметике и геометрии, реализация вселенной в себе, всех в каждом и каждого во всех, вселенной в Бинду была бы невозможной. Ваши Х явно не искушены в элементах метафизического мышления, иначе они вы выдвигали бы таких возражений.

*

265

Это только ощущением всех вещей как одной духовной субстанции можно достигнуть объединения – объединение лежит в духовном сознании. Материальная точка является лишь одной точкой среди миллионов и миллионов – поэтому здесь нет основы для объединения. Но раз вы достигли объединения в сознании, благодаря этому вы можете чувствовать единство субстанции разума, силы разума и т.д., единство жизненной субстанции (мобильное) и жизненных сил, единство материальной субстанции и энергий. Бытие – Сознание бытия – энергия сознания – форма сознания, в действительности, все вещи являются этим.

*

266

Совершенно верно, слово “суеверие” привычно использовалось как удобная дубина для разбивания любой веры, которая не согласуется с идеями материалистического рассудка, то есть, физического ума, который имеет дело со зримым законом физического процесса и дальше не видит. Оно также использовалось, чтобы отвергнуть идеи и убеждения, не отвечающие своим собственным представлениям о том, что является рациональной нормой супрафизических истин. В течении многих эпох человек лелеял веры, которые подразумевали силу, стоящую позади поверхности, которая действует на принципах, не известных физическому разуму, и недоступна свидетельству устремленного вовне разума и чувств. Пришла Наука с методом познания, который расширяет зримые границы этого внешнего поля сознания, и сочла, что этим методом все существование будет объяснено. Она сразу отмела без какого бы то ни было рассмотрения все древние верования как “суеверия” – истина, полуправда и ложь, все полетело в мусорный ящик одним беспристрастным взмахом, потому что они не уповали на метод физической Науки и оставляли в стороне ее данные или казались несовместимыми с ее точкой зрения. Даже в поле супрафизического переживания было допущено лишь столько, сколько могло дать само ментальное рациональное объяснение, отвечающее определенному уровню идей – все остальное, все, что, похоже, выдвигало требование искать объяснения в оккультном, мистическом или лежащем глубже поверхности источнике, было отброшено, как совершенное суеверие. Популярные верования, которые иногда были плодом воображения, но иногда и традиционного эмпирического знания или правильного инстинкта, разделили, естественно, ту же судьбу. То, что это было поспешной и незаконной операцией, которая сама была основана на “суеверии” вседостаточности нового метода, приложимого, в действительности, только в ограниченной сфере, сейчас становится все более и более очевидным. Я согласен с вами, что слово “суеверие” должно или не использоваться вовсе, или использоваться с великой осторожностью. Совершенно очевидно, что это – анахронизм, применять его к верованиям, не допускаемым той формой религии, которой кому-то посчастливилось следовать или благоволить.

То, что мнение относительно многих вещей, прежде осужденных, а ныне вновь входящих в фавор, меняется, очень заметно. К вашим примерам можно добавить сотни других. Не известно, почему вера в графологию должна считаться иррациональной и суеверной; мне представляется вполне рациональным верить в то, что почерк человека является результатом его темперамента и природы или как-то согласуется с ними, и если так, то его вполне можно исследовать как указатель характера. Сейчас это – общеизвестный факт, что каждый человек индивидуален, обладает своей собственной конституцией, отличной от таковой у других и созданной небольшими вариациями в общем человеческом плане, – это истинно по отношению к мелким физическим характеристикам, это, совершенно очевидно, истинно и в отношении психологических характеристик; и вполне разумно было бы допустить корреляцию между ними двумя. На этой основе хиромантия вполне может содержать в себе истину, ибо известен факт, что линии на руке одного отличаются от линий у другого, и то, что это, также как и различия, рассматриваемые физиогномией, может содержать в себе психологические указания, вовсе не невозможно. Трудность, стоящая перед человеческим разумом, обученным под рационалистическими влияниями, увеличивается, когда эти линии или данные интерпретируются как знаки судьбы, потому что современный рационализм категорически отказывается допускать, что будущее было предопределено или могло быть чем-то обусловлено. Но это все больше и больше начинает выглядеть одним из “суеверий” современного разума, верованием, курьезно противоречащим фундаментальным наблюдениям Науки. Ибо Наука, по крайней мере еще вчера, была убеждена, что в Природе все обусловлено, и пыталась отыскать законы этого детерминизма, чтобы предсказывать будущие физические события на этой основе. Если так, было бы разумно предположить, что существуют незримые связи, обусловливающие человеческие события в мире, и что будущие события могут быть поэтому предсказуемы. Может ли это быть сделано в направлениях, по которым следуют астрология и хиромантия, это вопрос, требующий исследования; нельзя пройти сколь-нибудь дальше, отрицая возможность общим отказом. Случай с астрологией достаточно показателен, это относится также и к хиромантии.

С другой стороны, небезопасно идти слишком поспешно и в другом направлении. Есть противоположная тенденция принимать на веру все в этих материях и закрывать глаза на элементы ограниченности или ошибки в этих сложных отраслях знания – именно излишняя доверчивость способствовала их дискредитации, потому что их ошибки были очевидны. Мне не кажется установленным, что звезды обусловливают будущее – хотя это и возможно, но, похоже, они указывают его, или, скорее, некоторые определенности и возможности будущего. Даже астрологи допускают, что существует другой элемент детерминизма в самом человеке, который ограничивает поле астрологического предсказания и может даже изменить многие из установленных ею результатов. Имеет место очень запутанный и сложный комплекс сил, составляющих всякий детерминизм в мире, и когда мы распутываем один клубок и следуем за ним, мы можем добиться многих удивительных результатов, но мы не можем уповать на то, что нашли единственный абсолютно верный ключ к разгадке. Методы разума слишком негибки и удобно просты, чтобы распутать подлинную истину или всю истину Реальности или ее отдельных феноменов.

Я бы принял ваше заявление о возможности узнать многое о человеке на основе наблюдений за малой частью его существа, физической или психологический, но думаю, что вы зашли слишком далеко, сказав, что можно реконструировать всего человека по одной частичке его волоса. Должен сказать, исходя из своего знания комплексности и многочисленности элементов в человеческом существе, что такая процедура была бы рискованной и оставила бы обширную часть Неизвестного, затмевающего чрезмерную определенность этой выведенной путем умозаключений структуры.

*

267

Я полагаю, мы не должны заходить так далеко, чтобы отрицать существование такой вещи, как суеверие – совершенно беспочвенной утвердившейся веры во что-то совершенно необоснованное и несвязное. Человеческий разум с готовностью присоединяет такие верования к вещам, которые могут быть или являются истинными сами по себе, и это смешение очень спутывает поиски знания. Но именно из-за этого смешения, потому, что где-то за суеверием или недалеко от него очень часто есть подлинная истина, нужно быть очень осторожным, используя это слово, чтобы не смести им как удобной метлой вместе истину, частичную истину и вещи, не имеющие под собой основания, оставляя как единственную истину голую землю.

*

268

Когда я писал то предложение об “утвердившейся слепой вере”, я думал, в действительности, не о религиозных верованиях, а об обычных популярных идеях и верах. Ваши чувства в отношении этих материй, в любом случае, вполне здравы. Можно и нужно верить и следовать своему собственному пути, не осуждая и не глядя сверху вниз на других, имеющих иные убеждения, отличные от тех, которые мыслятся вами или представляются лучшими или более истинными. Духовное поле многосторонне, полно сложностей, и там есть место для необъятной вариабельности опыта. Кроме того, всякий ментальный эгоизм – и духовный эгоизм – должен быть преодолен, и поэтому это чувство превосходства не должно поощряться.

P.S. Искреннее, однонаправленное следование всем сердцем этой йоге должно вести к уровню, где эти жесткие ментальные разделения не существуют, ибо они являются ментальными стенами, возведенными вокруг одной части Истины и Знания, чтобы отгородить их от остального, но видение, обретаемое над разумом, всесторонне, в нем все становится на свои места в целом.

¹ Я говорил, что идея о суперразуме уже существовала с древнейших времен. В Индии и в других местах были попытки достичь его; но что было упущено, это способ сделать его интегральным для жизни и принести его вниз для трансформации всей природы, даже физической природы.

Назад

² The Riddle of This World. – Pondicherry. – 1973.P.38.

Назад

³ Слово “свет” (light) в английском языке означает также и знания, сведения; поэтому в английском переводе Гиты в конце ее последней главы, где речь идет о знании, переданном Арджуне Кришной, вполне могло быть использовано слово “свет”. (Прим. перевод.)

Назад

⁴ Peace – мир, покой.

Назад

⁵ В ряде случаев, где это необходимо, слова, используемые в русском языке только в единственном числе, приводятся во множественном числе, как в оригинале. (Прим. переводчика

Назад

⁶ Вероятная (лат.)

Назад

⁷ Фактическая, существующая (лат.)

Назад

⁸ Это – ответ на следующее письмо ученика:

“На стр. 511 Слушателя (The Listener) от 28 марта 1934 года есть пара удивительных высказываний – первое, что метафизик – это один из ученых-экспериментаторов, только вместо лаборатории он держит затемненную для сеансов комнату; и второе, что выживание [survival] не нужно отличать от бессмертия [immortallity]. В интересах ясности большинство ученых это различие проводят; странно, что это должно игнорироваться, когда в отношении них развернулась такая полемика... Конечно, если кто-то склонен к практическому экспериментированию в науке, это, без сомнения, превосходно в области физических исследований; но (если только не считать, что все человеческие существа, или, по крайней мере, все философы должны обладать этим даром и культивировать его) почему большинство философов за обнаружение самых современных результатов обвиняются в темноте и ограниченности, а за следование своим собственным склонностям – в том, что они ограничиваются только собственно метафизическими исследованиями?

(В отношении мечты о телефонном разговоре со знакомым, находящимся далеко:) В самой жизни телефон, думаю, может быть гораздо менее удовлетворительным, чем обмен письмами. Разве нет чего-то очень символичного в появлении телефона и кинематографа именно в ту эпоху, когда человеческое поведение и взаимоотношения ухудшаются? Из-за лжи, бездумия и эгоцентричного безразличия к другим, каждый все больше и больше представляется другому бессмысленным силуэтом и обманчивым голосом. В критике в Manchester Guardian's на Мемориальный Концерт Элгара есть несколько хороших замечаний о ‘реакции, направленной против благородства и нежности в музыке’. Я не вижу никакой нужды в дальнейшем для человеческих существ, как для тех, кто творит, так и для тех, кто наслаждается, в таком ‘искусстве’, которое может пасть еще ниже в погоне за модой; однако, возможно, в асурической цивилизации люди излишни и требуются лишь воплощенные Асуры?”

Назад

⁹ “Одно неподвижное, что быстрее чем Разум, То, Боги не достигают чего, ибо Оно прогрессирует всегда впереди. То, стоя, проходит дальше других, когда те бегут”. Иша Упанишад, стих 4.

Назад

¹⁰ Боги, кроме того, находятся в Пространстве и Времени, подчинены Пространству и Времени и являются частью движения в Пространстве и Времени, а не выше их по своему положению.

Назад

¹¹ Импульс, всплеск энергии (фр.)

Назад

¹² Импульс, всплеск энергии (фр.)

Назад

¹³ В английском языке слово psychic используется также и в отношении оккультных явлений и способностей. (Прим.переводчика)

Назад

¹⁴ Это пояснение относится к отрывку из работы Йога и ее цели: “Материя сама, однажды вы постигните это, не материальна, она является не субстанцией, а формой сознания, guṇa, результатом свойства бытия, воспринимаемым чувственным познанием” (“Matter itself, you will one day realise, is not material, it is not substance but form of consciousness, guṇa, the result of quality of being perceived by sense-knowledge.”)

Назад

¹⁵ “Как может Божество, которое является всепронизывающей и всесодержащей Бесконечностью, инкарнировать в маленьком пространстве человеческого тела?”

Назад